Нашествие ночи

 

Из черной пропасти извергнутая тьма

Катится по миру беззвучными клубами,

Вращает черными, с полмира, жерновами,

И в черный порошок дробится явь сама.

Все гуще чернота, все непроглядней мрак

И мира зримого быстрей уничтоженье,

Лишь думы черные в стремительном движеньи,

Ударясь в небосвод, взрываются впотьмах.

 

1941, Челябинск; испр. в 1943, там же

 

 

 

 

 

*  *  *

 

Кончен, оборвался наш рассказ:

Ты пришла ко мне в последний раз,

Ты в последний раз мне принесла

Тихий образ юного чела.

Долго я смотрел в твои глаза,

Только заискрилась в них слеза,

А потом прорвался слез ручей,

Только мой он был или ничей.

Так и не узнал я ничего:

Ты меня ль любила одного

Или многим отдавалась ты

Среди пошлой жизни суеты.

Много я хотел тебе сказать,

Много от тебя хотел узнать;

Все сокрылось в бездне бытия,

Кануло, исчезло: ты и я.

 

1941, Челябинск

 

 

 

*  *  *

 

В приметах и судьбе — таинственная связь,

И жизнь плетет из них причудливую вязь

И непонятное, незримое вокруг

От сна глубокого тебя пробудит вдруг.

Увы, свершилося! Один вопрос: зачем?

Весь мир вокруг тебя — и слеп, и глух, и нем,

И лишь в душе твоей есть чудное окно

В неведомый нам мир распахнуто оно.

 

1941, Москва

 

 

 

*  *  *

 

Ужасней истины нет в мире ничего,

Будь от нее подальше, смертный,

И мрак незнанья своего

Храни, как некий дар заветный.

Священный мрак, он сердцу тем милей,

Что светит нам в часы тоски и бденья.

Люби его, войди в него смелей

И возбуждай игру воображенья.

 

1941, Челябинск; 1952, Караганда

 

 

 

Мир

 

Мерцает все — и потому мир страшен.

Он мечется, трепещет и течет

И остовы остроконечных башен

Чертят и ковыряют небосвод.

В нем постоянства нет и никогда не будет:

Все переменчиво, и каждый миг

Он страждет, наслаждается и любит —

Одно мерцание, безумство, крик.

 

1942, Челябинск

 

 

 

Бесконечности

Черновой набросок

 

Даны нам бесконечности на небе:

Пространство внеземное бесконечно

И звезд числа вовек не перечесть,

И на земном пределе беспредельны:

Пучиной вод — моря и океаны,

Песком зыбучим — жгучие пустыни

И жгучей скорбью — сердце человека.

 

1943, Челябинск

 

 

 

Моя скрипка

 

Ее любовно сотворил

Скрипичный мастер

Давид Техлер,

Он часть души в нее вложил:

И вот, она звучит, как эхо.

Как эхо отдаленных дней

Под италийским небом синим,

Где откровенней и ясней

Поют сердечные святыни.

Она изящна и легка —

За триста лет не раскололась;

Ее улучшили века:

Стал глубже тембр, полнее голос.

А форм девичьих аромат,

Благоуханье канифоли

Непостижимое творят,

Волнуют сладостно, до боли.

Ее поверхность, как атлас,

А деко — розовое тело,

Бесстрастием пленяют нас

Пока душа не заалела.

Она, как женщина, нежна,

Слегка кокетлива, капризна,

И, как ревнивая жена,

Порою полна укоризны.

За много лет сдружились мы,

И обоюдно полюбили,

И вот, из отдаленной тьмы

Звучат трагические были.

Ее Липинский обучал,

Смычком касался Паганини

И ураганы излучал

Из недр насыщенной святыни.

Ее сопровождал Шопен,

Артист болезненно-печальный,

Когда, средь жизненных измен,

Свершал свой подвиг музыкальный.

Она видала грозный час —

Почти убийцей стал Липинский,

Но Паганини не угас —

Божественный и сатанинский.

Свидетель! Страшные дела

Восстанови в своих звучаньях, —

Но повесть нежная светла

О человеческих страданьях.

Мне было лишь двенадцать лет,

Когда тебя, о, дар чудесный,

Перстами тронул твой поэт,

Наивный, робкий, безызвестный.

С тех пор... о, скольких я любил

Прекрасных девушек и женщин, —

О, сколько счастья пережил,

Увы, и горестей — не меньше.

Когда пылающим огнем

Терзала сердце мне утрата,

Преображались мы вдвоем

В пьяниссимо иль пиччикато.

Простертый на земле ничком

С душой в распаде и в разрухе

Я брал тебя — и под смычком

Рождались огненные звуки.

И вместе с ними воскресал

Мой дух в пленительных надеждах,

Я верил в будущность — вставал

В неувядающих одеждах.

Я забывал земную боль

И, страстным звуком ободренный,

Срывал томящую юдоль

И шел вперед непобежденный.

Где ты теперь, мой старый друг?

Кто тебя держит и ласкает?

Кто свой сжигающий недуг

В твои звучанья облекает?

А я... судьбиною согбен,

Сквозь сумрак бедствий и лишений,

Порою слышу нежный звон

Твоих бессмертных утешений.

 

1943, Челябинск