Прощание

 

Прости, прощай, родимый дом, —

Мои наследные пенаты.

И вы, на берегу крутом

Во тьму вползающие хаты;

И вы, родные соловьи,

В листве поющие душистой.

О светлых радостях любви

Неопороченной и чистой;

И вы, портреты на стенах,

Черты родных и сердцу милых,

Всему — забвение и прах,

И боль мгновений сиротливых;

А ты, домам присущий дух,

Во мгле витающий прозрачной,

Благослови, как старый друг,

Мой путь томительный и мрачный.

Слеза горит в моих глазах,

В последний раз поклон прощальный —

И в потускневших образах

Как будто дрогнул лик печальный.

Крадется сумрак на окно,

И по углам мигают тени,

И конь копытами давно

Бьет полусгнившие ступени.

 

1918, Калуга; испр. в 1943, Челябинск

 

 

 

*  *  *

 

He зная, где искать покоя,

Поднял я снова посох свой

И, глядя в небо голубое,

Побрел дорогой столбовой.

Вокруг меня желтеет поле,

Синеет лес, звенит ручей.

Какая ширь! Какая воля

Над бедной головой моей!

Отрадно птицы в небе реют,

Скользя в лазури и тепле —

Они не видят, не жалеют

Меня, прилипшего к земле.

Ручей в зеленошумной сени

Меня прохладою привлек, —

Плачу я горестные пени

За каждый выпитый глоток.

Зачем я всюду разрушенье

Ежеминутно наношу?

Ежеминутно размышленье

В тоске природе приношу!

Увы, меня боятся звери

И, как преступники, бегут —

Ведь нас одни и те же двери

К исчезновению ведут.

«Я ваш», мне хочется сказать им,

«Я ваш: не бойтесь же меня —

Мы жизнью общею заплатим

За голубое небо дня!»

Но все смеются надо мною,

Не хочет дружбы мир моей

И прохожу я стороною:

Всему чужой — всему злодей.

И лишь в редчайшие мгновенья

Иль в миротворный смерти час

С великим счастьем примиренья

Природа принимает нас.

 

1918, Калуга; испр. в 1943,Челябинск

 

 

 

России

 

Ты приняла вне меры испытанье:

Таких страстей еще не видел свет!

Добро и зло, позор и ликованье —

Клубится все в неистовстве клевет.

Но будет час — суда настанет время —

Великий час: всемирно-роковой!

Подашь ли ты, о, варварское племя,

Благой пример гордыне мировой.

Создашь ли ты взамен истлевших сводов,

Солнцеподобный радостный закон

И мудрый строй — содружество народов,

Чтоб он от рабства был освобожден.

Смотри: уж черного безумства лики

Весь шар земной готовы охватить,

А ты народ — отвержено-великий, —

Начни учить, весь шар земной учить!

И вот теперь в решающем бореньи,

Несешь ты миру масличную ветвь

И учишь мир творить в долготерпеньи

Все побеждать и все перетерпеть.

В крушении священных идеалов

Есть некий величайший знак.

Власть Цезарей и Ганнибалов

В щепу дробится о пустяк.

Монархии сменялись буйством черни,

Толпа венчала королей, —

Лишь торжествуют живодерни

От первых до последних дней.

И как вы там не мудрствуйте лукаво,

Блаженства миру не создать:

Призванье смертных — смертных слава,

В великом таинстве — страдать.

 

1918, 1922, Калуга; испр. в 1943,Челябинск

 

 

 

*  *  *

 

Хоть мы себя и сознаем

Детьми владычицы-природы,

Но, как тоскливо день за днем

Текут утраченные годы;

Скучнее сердце, глуше ум,

Теснее мир перед очами

И миллионы цепких дум

Бредут бессонными ночами.

Мы видим истину: поля,

Луга, равнины, горы, воды

Вся отягченная земля,

Все возвеличенные своды —

Здесь, в этой жизни — нам враги

И лишь за гробом — наши други!

И страшны старости шаги

И тела тяжкие недуги.

 

1918, Калуга

 

 

 

К.Э.Циолковскому

 

Бездарный пошлый человек,

Вскруживший голову развратом,

Проводит в почестях свой век

И окружен звенящим златом.

А мудрый, истинный талант,

Который только не признали,

Как подавляющий гигант —

Влачится в нуждах и печали.

 

1918, Калуга

 

 

 

К.Э.Циолковскому

 

Привет тебе, небо.

Привет вам, звезды-малютки,

От всего сердца

И помышленья.

Вечно вы мерцаете в черно-синем небе,

И маните мое одинокое сердце.

Сколько раз, стоя под вашими лучами,

Сняв шляпу и любуясь вами,

Я говорил земными словами

Вдохновенные речи.

И мне порой казалось, что вы понимаете меня

И отвечаете мне своими светло-голубыми лучами,

Вы — огромные огненные светила.

О, жалкое безумие!

Разве огонь имеет душу?

Нет, нет — не то...

Но там, где в глубоких ущельях бесконечности

Приютились планеты,

Может быть, там

Такой же жалкий и такой же одинокий странник,

Обнажив голову, простирает руки

К нам, к нашему солнечному миру,

И говорит те же вдохновенные,

Те же вечные слова

Изумления, восторга и тайной надежды.

О, мы понимаем друг друга!

Привет тебе, далекий брат по вселенной!

 

1919, Калуга

 

 

 

Летний вечер

 

Как тают звуки в отдаленьи —

Все тише, тише и нежней...

И мнится: ангельское пенье

Струится с дремлющих полей!

Туда б за этими волнами

В пурпурных западных лучах,

Взмахнув свободными крылами

Пропасть в прозрачных высотах.

 

1919, Калуга

 

 

 

Гимн материнству

 

Нет — ты не умер:

Сын твою душу

И стройное тело

Продлит в бесконечность!

Там, где сокрылся

Бег поколений, —

Там предков родимых

Мы в пепле находим.

Предков, от коих

Род единичный

Века протекает,

Храня самобытность:

Цели стремлений,

Правила жизни,

И душу, и разум,

И склад дарований.

Все, что когда-то

В сердце родилось —

Красоты искусства

Иль светлые мысли, —

Все пребывает

Явно в потомках,

И ширится вечно

Текущий источник.

В этом отрада,

В этом надежда

Для всех нас — конечных —

Увидеть бессмертье.

Горе тому, кто

Умер бездетным, —

Следов долговечных

Он здесь не оставит.

Память о трупе

Скоро исчезнет,

Как будто он не жил

На этой планете.

Славься, о, славься

Вечность земная,

Священная радость

И Жизнь — Материнство!

 

1919, Калуга

 

 

 

Тождество

 

О, пыль, прилипшая к Земле,

Простертая в мечтах и горе,

Ты ни одна в бессильном споре

Предалась мировой хуле.

И ни одна ты спишь во мгле

С блаженством в приоткрытом взоре —

Нет, в солнечно-планетном хоре

Плывешь на звездном корабле.

Вокруг — один приют безмерный,

Родимый, общий нам чертог,

Тождественный, закономерный,

И ум, куда проникнуть мог,

Проник и в смысл единоверный:

Единый строй — единый Бог.

 

1919, Калуга

 

 

 

Одиночество

 

Борись — ты смертен, гол и одинок!

Не ожидай ни жертвы, ни спасенья!

Ты сам себе — судья, палач, пророк:

Веди себя на жизнь иль осужденье!

Для недругов — точи острей клинок

И лирой славь победу иль отмщенье!

Пощады нет! Кругом царит порок

И смертных ждет — позор, порабощенье!

Пускай пред лживым идолом добра

Поют жрецы огня и топора

Гимн добродетели, обманом вдохновленный, —

Не верь ему! А ведай: есть закон,

Сквозь тьму времен нам возвещает он:

Ты одинок в борьбе со всей вселенной.

 

1919, 1922, Калуга

 

 

 

Ставни

 

Дует, воет, стонет вьюга,

Бьются ставни за окном —

То замрут, как от испуга,

То заплачут о былом!

И они когда-то были

И высоки, и крепки,

На ветвях у них гостили

Золотые ветерки!

А осенней, черной ночью

С бурей, громом и грозой

Из земли добытой мощью

Затевали темный бой.

Но, увы, та песня спета,

Их призванье — так и знать, —

Легковерного поэта

От воришек охранять.

Знайте, ставни! Ваши муки

Слушать долго он готов:

Вы ему даете звуки

Для размеренных стихов!

Вы ему в часы печали

Тонким голосом своим

Боли сердца утоляли

И грустили вместе с ним.

Нет конца осенней вьюге.

Ропщут ставни за окном:

То замрут как бы в испуге,

То заплачут о былом.

 

1919, Калуга