Из темницы

 

В час веселья — милый час,

Други, вспомните о нас!

Мы бывало тесный круг

Смехом звонким озаряли —

И светлели лица вдруг,

Взоры радостно сияли!

Вдалеке от той поры

Нам теперь не до игры!

Грустен наш убогий вид

И тоской унылой веет;

Только сердце говорит

Да надежда не стареет!

Если ж позднею порой

Глухо все во мгле сырой

И тюремщики храпят

В гулко-каменном молчаньи,

Как настойчиво болят —

Наши груди в ожиданьи!

Но надежда все ж сильна,

Набегают волны сна

И несут былое нам

В лучезарном сновиденьи,

И уносимся мы к вам

И пируем в восхищеньи!

В час веселья — милый час,

Други, вспомните о нас!

Не забудьте, что вино

Клятвы стойкие дарило!

Отыщите наше дно

И расторгните могилы!

 

1915, Калуга

 

 

 

*  *  *

 

В пылу сердечных увлечений,

Иллюзий радостных любви

Мы забываем яд сомнений

И песни грустные свои;

Пройдут они — опять скучаем,

Глядим вперед, чего-то ждем,

Былые призраки ласкаем

И песни старые поем. —

Так в нашей жизни вереницей

Одно сменяется другим:

Денница — новою денницей

И старость — веком молодым;

Тревога — новою тревогой;

Лишь время, время стереги!

Оно летит прямой дорогой,

Не возвращаясь на круги!

 

1915, Калуга

 

 

 

Летний дождик

 

На небе тучи полосою

Как бы недвижимо стоят.

Перед вечернею грозою

Притих зелено-синий сад.

Столь обольстительно-нарядный

Он истомился, недвижим,

И ждет дождя, а дождь прохладный

Дразня его, лежит над ним.

Но вдруг в далекой роще — там,

Где средь берез темнеют сосны

И не смолкает птичий гам,

И звонкий свист многоголосный, —

Вдруг прошумело по листве

И вот все ближе и скорее,

Закапал дождик по аллее,

По непокрытой голове.

 

1915, Калуга; в дальн. значит. испр

 

 

 

 

В Гефсиманском саду

 

Настала ночь. Светился лик Луны.

Молчал небесный хор в прозрачной вышине.

Как чуток мир! В глубокой тишине

Поникнули сады истомою полны.

Он робко шел и отстранял листы

Своей дрожащею мозолистой рукою;

Одежд Его касалися кусты

Благоуханных роз, покрытые росою.

Спаситель знал печальный свой венец

И близость всю страданий казни лютой,

Но Человек Он был, и тяжкою минутой

Молился горячо: «Спаси Меня, Отец!»

И Он руки с моленьем в высь простирал,

И в безмолвии их опускал...

Эта ночь... вся ждала и молилась сама,

Вся любовью чудной полна

Сияла меж листьев заветных дерев...

 

1915, Калуга

 

 

 

*  *  *

 

Мы, как артисты, каждый день

Играем тонко и отлично

В любовь, интриги, страсти, лень

С улыбкой делано-приличной...

Пробор английский и монокль,

Цилиндр, смокинг и перчатки,

И ежедневный five o'clock,

И ежечасные повадки!

Артисты вечные — увы!

Нет ни кулис и ни уборной!

Как мертвецы — мы не мертвы

Своею жизнею узорной.

И, как живые, не живем!

Готовы льстить и пресмыкаться,

Чтобы когда-нибудь, потом

И до чего-нибудь добраться!

И, если спросят нас:

«Pardon, Каких вы взглядов и воззрений»,

Мы отвечаем в один тон:

«Я, так сказать, особых мнений!»…..

Отличный, вылощенный муж,

Безукоризненность, осанка,

Сигары, карты, кардон руж

И на Фонтанке — итальянка!

 

1915, Калуга

 

 

 

*  *  *

 

Страшась желанья своего,

Я мыслю: все дела земные

Не оставляют ничего,

Следы свевая бытовые.

И, если я тебя люблю,

Люблю безумно и желаю,

Я о тебе, мой друг, скорблю,

Я о тебе, мой друг, вздыхаю!

Воздушность легкая кудрей,

Девичьи робкие движенья —

И проблеск нежности твоей:

Вниманье, взгляды и волненья —

Все для меня — весенний сон,

Мгновенный, светлый и прекрасный!

О, если б не вплотился он

В позор удушливо-ужасный!

Ловлю все трепеты любви

И электрические ласки,

И мыслю: все мечты мои

Боятся света и огласки!

 

1915, Калуга

 

 

 

*  *  *

 

Ужели суждено и мне

Мелькнуть, как метеор прекрасный

Мелькает в сонной вышине

Стрелой мгновенной и напрасной!

Кто уследит его полет?

Кому он дорог, житель чудный,

Что небесам хвалу поет

Вдали от жизни многотрудной!

Ведь редко кто-нибудь подчас

На небо взоры устремляет,

Но даже и привычный глаз

Его огня не замечает...

Ужели мой земной удел

Подобен будет метеору:

Бог весть, откуда прилетел

И скрылся недоступно взору!..

О, если так, тогда забудь

Мечты свои, умолкни, лира,

Таись, скрывайся где-нибудь,

Вдали от призрачного мира!

А ты прощай, ненужный свет!

Как бесполезное созданье,

Уйдет непризнанный поэт

Без страха и без колебанья...

 

1915, Калуга

 

 

 

*  *  *

 

Зачем мечтательные годы

Минутной юности моей

Идут без счастья и свободы

Среди докучливых друзей

И этих стен однообразных?..

В порывах сладостных моих

В часы раздумий полупраздных

Слетает с уст недолгий стих,

Как призрак, ведающий тайной

И как прозрение случайный...

Слетит, и вновь часы идут

Своей дорогой равномерной;

Пришли — ушли, идут — пройдут,

И канут в вечности безмерной...

О, как чужды, несносны мне

Забавы радостного мира!

В своей живу я тишине:

Мой верный друг и спутник — лира

Мою спокойную печаль

Со мной сливает суеверно;

Так вечереющая даль

Хоралы бездны бесконечной

Через эфирный свой хрусталь

Сольет с природою беспечной,

И, низведя туманный сон,

В молчанье тихо погрузится

И, вот, кругом зашевелится

Видений смутный легион...

 

1915, Калуга

 

 

 

К 80-летию убийства Пушкина

29 января 1917 г.

 

Черт надоумил меня родиться

России с душой и талантом.

Из письма Пушкина к жене(1836

 

Заутра казнь, привычный пир народу.

Пушкин «Андрей Шенье»

 

Как будто в гробе, тьмы людей Молчали.

Пушкин «Полтава»

 

Ни от чумы, ни от стихии,

Ни от враждебных, чуждых сил —

Поэт погиб от рук России

И о пощаде не просил.

Не все ль равно, кто был убийца:

Их тьма — в глубоких недрах тьма,

Везде — одни и те же лица,

Один палач — одна тюрьма.

Тюремщица живой свободы,

Убийца творческих идей,

Ты клонишь в прах родные всходы,

Страна, — бездушный лицедей.

Страна, где страх порабощает,

Где перед властью ум дрожит, —

Талант скорбит и погибает

И гений в ужасе бежит.

Бежать хотел поэт великий

И намечал широкий путь:

Во Францию ль, в Китай ли дикий —

Скорей, скорей куда-нибудь.

Туда, где творческие силы

В свободе духа могут зреть,

Где нет тюремщиков постылых,

Запрета нет дышать и петь.

Напрасны были упованья:

В краю, где царствует топор,

Поэта скромные желанья

Нашли бессмысленный отпор.

Кто за поэта заступился?

Кто правду молвил, чтобы свет,

Ее услышав, обагрился

Кровавым потом, о, поэт?

Увы, трусы-хамелеоны,

Вся гнусь земли, вся мразь, вся тать, —

Молчали многие миллионы

И не посмели пожелать!

Увы, страна делила с властью

Убийственное торжество.

В крови, в тоске с предельной страстью

Изнемогало естество.

К скале, как Прометей, прикован,

Поэт мог горько проклинать,

Что здесь рожден и уготован

Судьбину страшную принять.

И принял он. Но гнев народа

Не воспылал. Поэт затих.

Лишь хитроумная природа

Зло улыбнулась в этот миг.

 

1916, Калуга

 

 

 

Осень

 

Опять знакомая истома

Тревожит существо мое,

Опять стою у перелома

И созерцаю бытие.

Еще за окнами моими

Тепло последнее поет

И над озерами лесными

Туман поутру восстает.

Дневное небо светло-сине,

Золотолист и весел сад,

В его редеющей вершине

Грачи встревожено шумят.

А в доме — странное томленье,

По щелям бродит тонкий свист,

Как будто струны в отдаленье

Перебирает бандурист.

Окно откроешь — ветер ясный

Пронизывает холодком,

И летней неги так напрасно

И безнадежно-тщетно ждем.

Опять знакомая истома

Тревожит существо мое,

Опять стою у перелома

И созерцаю бытие.

 

1916, Калуга; испр. в 1943, Челябинск

 

 

 

Весенний вечер

 

Из туч серебряных луна

Не смеет выйти на свободу

И — в белый дым погружена —

Чарует мглистую природу.

Мир тускло-призрачно блестит

И ждет как будто наважденья;

Лист в бурых кучах шелестит

От вешнего прикосновенья.

Повсюду устоялась грязь

И тонкий дым волшебно-странный.

Возникла родственная связь

Души и теплоты желанной.

Струится нежная печаль

Из прозябающих растений:

Душе непознанного жаль —

Вмиг ускользающих видений.

Но нечто радостное есть

На лунно-дымном рыхлом поле:

О жизни благостная весть, —

И ты покоен поневоле.

 

6 апр. 1916, Калуга; испр. в 1952, Караганда

 

 

 

*  *  *

 

Прости, последнее прости,

Моя заветно-дорогая!

Я ухожу на полпути,

К ногам с слезами припадая.

Я ухожу... Судьба велит!..

Не надо слез и слов ничтожных,

Слеза лишь сердце растравит

Для упований невозможных...

Но, если вспомнишь ты меня,

Но, если ты мечтой коснешься

Разлуки горестного дня —

Я знаю ты не улыбнешься...

Но слез не лей и не грусти,

Я не достоин сожалений!

Прости, последнее прости

Для новых грустных песнопений!..

 

1916, Калуга

 

 

 

*  *  *

 

В этом мире беспредельном

Блеска, лжи и пустоты

Звезды искрятся бесцельно

С недоступной высоты.

И пройдут веков милльоны —

Также будет человек

Черпать смутные законы

Из грязи, чем славен век.

Посмотрите ж хоть случайно

На ночной небесный свет!

Где ж сокрыты ваши тайны?

Просто — все! Загадок нет!

Так зачем же заблужденья

Злым незнанием питать!

Если чище побужденья

Ничего не познавать!

Как ни быть, друзья, а все же

Мир па трех китах стоит!

Вот — обман, и он дороже:

Больше сердцу говорит!

И хоть сгнило наше племя

От тоски да от труда —

Будет, будет наше время,

Будет наша череда!..

Позабудем мы, что знали,

Книги старые сожжем

И наследные печали

Хлынут в древний водоем;

И понятен сразу станет

Этот звездный, тихий свет...

И пусть гром над миром грянет —

Мир спасем от зол и бед!

И как будто б и не были

Люди мудрыми совсем! —

Все помчимся в звездной пыли

В очарованный эдем!..

 

1916, Калуга

 

 

 

*  *  *

 

Вокруг, как прежде, жизнь кипит:

В душе, как прежде, одиноко:

То вера тайная молчит,

То веришь в тайны ненароком!

Что в этой скрыто глубине,

Такой печальной и заветной?

Песчинка ль мудрости во мне

Или вопрос мой безответный?

 

1916, Калуга; испр. в 1943,Челябинск

 

 

 

На самолете

 

Объятья ветра так упруги,

Волнующа простора грудь.

Стремлюсь на выспренние круги,

Чтоб горним воздухом вздохнуть.

Мой верен руль, верны педали,

Рука не дрогнет — решено,

А увлекающие дали Пьянят, как старое вино.

Я — одинок. Я бросил землю.

Мотор — мой лучший, верный друг.

Преображенным мир приемлю

Сквозь лопастей прозрачный круг.

На сини неба — блеск металла

И крыльев белый разворот:

Душа небесного взалкала

И в небо мчится самолет.

 

1916, Галиция, действ. армия

 

 

 

*  *  *

 

Забыта лира... Стих молчит,

В оцепененьи прозябаю,

Умом безвыходно страдаю,

Душа утешиться спешит.

Вокруг озлобленная власть

Царит со дня существованья,

Дарит болезни и страданья.

Всю жизнь страдать — и не проклясть!

 

1916, Калуга

 

 

 

Родина

 

Поля, леса, долины, реки, горы

И неба необъятного простор

И тихих звезд сверкающие взоры

И мысли — широчайший кругозор, —

О, все, что с детства душу волновало

Пленительной, тревожной красотой, —

Опять душе так больно-близко стало

При ярком звуке родины святой.

И я, беглец, проклявший эту землю

Во времена стихийных непогод, —

Опять люблю, опять тебя приемлю,

Мятущийся, родимый мой народ.

И, опустившись к глыбе этой черной,

Живую правду постигаю в ней:

О, нет нигде для сердца обороны,

Как на пределах родины своей.

 

1916, 1920, Калуга; испр. и доп. в 1952, Караганда

 

 

 

В Муранове

Ф.И.Тютчеву

 

Почтительно пройдем по комнатам пустым:

Здесь величайший из земных поэтов,

Отмеченный судьбой — бессмертьем вековым,

Мучительно искал трагических ответов.

Душа его жива. Меж этих старых стен

Она вся потрясенная витает,

И временам иным, средь смуты и измен,

В остолбенении, в отчаяньи внимает.

И узнает свои предчувствия она:

И прорицанья смутно-бредовые,

И двойственную явь пророческого сна:

Все претворилось в ад и в ужасы живые.

И точно пифия, поэт вещает вновь

Грядущее — в предельном исступленьи:

Нисходит в бездну мир — и пламенеет кровь

На человеческом и божеском твореньи.

 

1916, Калуга; испр. в 1943, Челябинс

 

 

 

Перед дуэлью

 

О пой, о пой, моя свирель, —

Хочу с тобою попрощаться:

Его я вызвал на дуэль

И утром буду с ним стреляться!

Он оскорбить ее посмел,

Я не могу простить обиды

И свой таинственный удел

Несу под сень моей эгиды...

Пусть так! Рука не задрожит

Направить выстрел своенравный!..

Где твой успех, где верный щит,

О, рыцарь низкий и бесславный?..

Я не жалею никого, —

Ни мира, ни людей, ни славы,

Я пламя сердца своего

Тушу для вспыльчивой забавы...

А ночь пугливости полна,

Полна истомы безразличной,

И смотрит прямо на меня

Своею маскою безличной!

О, как сжимается рука!

О, как плывут надменно строки!

Предчувствье смерти и тоска —

Не вы ль последние уроки?..

Я в жизни много повидал,

Увы, не многим насладился,

И вот теперь девятый вал

Моею жизнею упился.

Шуми, шуми, ненужный свет!

Блистай, о Солнце, огнецветно!

Какой безжалостный привет

Тому, кто ляжет безответно!..

Но вместе жить! Нельзя, нельзя!

И путь земной с путем сойдется;

Одна загробная стезя

Лишь никогда не отзовется...

Но что это? Шаги?.. Идут?..

Уже настал и час условный...

Друзья! За мной! Я тут, я тут

Вас жду готовый, хладнокровный!..

 

1916, Калуга

 

 

 

*  *  *

 

Хотя б единый луч мерцал в ночи беззвездной,

Хотя б единый луч во мрак земной проник!

Но пасть разинул мрак — разинул зло и грозно:

О этот душный мрак всех зол и бед земных.

Восстал мой дух. Кругом глухие стены гроба

И тяжкая земля, почившая вокруг.

О, взрыв тоски людской: отчаянье и злоба:

Сверхчеловеческий, сверхжизненный недуг.

В глухом небытии, позорной летаргии

Лежу в гробу души, померкшей, но живой,

А над пластом земли беснуются стихии

И слышен бред, но бред, как правда, роковой.

 

1916, Калуга

 

 

 

Ночь перед боем

 

В шинелях грубых и простых

Бойцы дремали.

Видно их Объяла смутная волна,

Забвений радостных полна

Или предчувствий роковых.

Все было тихо. Лишь порой

Трещал далекий пулемет,

Завидя вражий переход,

Или усталый часовой,

Чтоб не уснуть в тиши ночной,

Стрелял тревожной чередой.

Я головой своей поник

И слушал боевой язык —

Винтовок четкий разговор —

Знакомый мне с недавних пор.

Кругом — окопов темных тень,

Усталость, сумрачность и лень,

И где-то говор — бред глухой

И блеск штыков полуживой,

А завтра в бой, а завтра в бой...

Угрозой терпкой роковой

Вся ночь была напоена:

Решиться должен спор людской;

И перед боем тишина

Была молитвенно-нежна,

Поила сладостным вином,

Махала бархатным крылом,

Летела к звездам в ночь, в июль.

Вот вражий выстрелил патруль

И пуля свистнула серпом.

А мысль за мыслею звеном

Металась в суетном бреду

И спотыкалась на следу,

Увидя смерть, услыша стон, —

И прерывался полусон.

Все было тихо: враг устал

И незаметно задремал,

Склонившись к бледному штыку.

Во сне мы были начеку.

 

22 октября 1916, Галиция, действ. армия

 

 

 

Поэзия

 

Поэзия есть чудо, раскрытое богами:

То разума сиянье, то чувства утонченье.

О, смертный, наслаждайся — прильни плотней устами

К насыщенному кубку: в нем — скорби утоленье.

И мир перед тобою в тот миг преобразится:

Незримое — увидишь, неверное — исчезнет,

И нового познанья светило загорится

Во мраке первозданном — твоей душевной бездне.

 

Конец 1916 - начало 1917

 

 

 

Поэт

 

Нет, вы не верите в поэта!

Для вас поэт — мечтатель лишь,

Ваш ум ни музыкой сонета,

Ни страстной правдой не смутишь.

Живой души негодованье

В его устах звучит для вас,

Как звук пустой, иносказанье,

Вне жизни, полное прекрас.

Поэт — он прям, и лицемерить

Не может он, не станет он:

Поэту надо больше верить —

И будет мир преображен.

Он без корысти служит миру,

Единый чистоту сберег;

Как символ света держит лиру

Над мраком всех земных дорог.

 

Конец 1916 - начало 1917

 

 

 

Поэту

 

Понапрасну не терзай

Сердце тщетною тревогой,

Никому не объясняй,

Отчего так грусти много;

Люди жалки и смешны,

Видят мелочные сны,

Все на смерть обречены

И идут своей тропою

Безотрадною толпою...

Всеми властвует обман:

Никому никто не верит,

Каждый жаждет новых ран

Да притворно лицемерит;

Слезы льются хоть ручьем,

Только мелок он и грязен,

Только к ближним неприязнь

Выливают люди в нем...

Так зачем же вдохновенье

Перед ними расточать

И позорно выставлять

Сердца лучшие стремленья?

Не поймут пустой душой,

Что тебя терзает вечно,

А пройдут перед тобой,

Улыбаяся беспечно...

 

Конец 1916 - начало 1917

 

 

 

Поэту

 

Ты согрешил, но ты прощен.

Покойся в солнечной могиле.

Нам всем дано по малой силе,

Но ты был свыше отягчен

Непостижимым горним светом

И вещим даром волшебства,

И, претворив свой дух в слова,

Ты стал безумцем и поэтом.

И вот теперь на грани той,

Что отделяет мир от мира,

Звучит твоя живая лира,

Чистосердечной красотой.

О, в этом мире все случайно:

Случаен грех, но вечен Бог.

Тебя он примет в свой чертог

С твоею одинокой тайной.

 

Конец 1916 - начало 1917

 

 

 

Утопическая мысль

 

В изгнаньи крепнут убежденья:

Мужайся духом, кто гоним!

За кровь, за пытки, за гоненья

Врагам сторицей воздадим.

Застенок породит застенок,

Тюрьма — стостенную тюрьму,

И мир погибнет за бесценок

В братоубийственном дыму.

Таков наш суд и осужденье!

Но выход есть из тьмы и зла,

Когда б Земля в одно владенье

И в строй единый перешла.

 

1917, Калуга

 

 

 

Человечество

 

Какою ветхою картиной

Тысячелетья мир лежит,

Лежит и спит непостижимый,

Лежит и спит.

Его ни молнии, ни боги

Не могут пробудить от сна,

И веет в пыльные чертоги

Лишь тишина.

Но человека род бессонный

И духа исполинский труд

Зажгли огни во время оно

То там, то тут.

Вокруг огней толпятся люди,

Безумствуют и говорят;

У них умы, сердца и груди

Всегда болят.

И чем огни сильней пылают

И чем светлей, ясней вокруг,

Тем люди все тесней сжимают

Свой узкий круг.

И видно с высоты, как скоро

Среди прозрачной тишины,

Где был огонь — немного сора:

Все — сожжены.

 

1917, Калуга

 

 

 

*  *  *

 

Опять пришел я в этот сад

С его столетними дубами,

Что так приветливо шумят

Темно-зелеными листами.

Опять я вижу ту скамью,

Где столько раз сидел с тобою,

И тот же теплый ветер пью,

Как позапрошлою весною.

Мир все таков, как был вчера:

Ушедшее вернулось снова, —

И та же на дубах кора

И на одном из них — два слова.

Блестит трава, цветет сирень,

И мир под солнцем зеленеет

И тот же светозарный день

Извечной молодостью веет.

Чего же мне недостает,

О чем невольно я вздыхаю?

Ах, ведь я собственный уход

Живым из жизни провожаю.

 

1917, Калуга; испр. в 1952, Караганда

 

 

 

*  *  *

 

И ты прошла, как все проходят мимо,

И стала тайной для меня,

Но свет любви летит неудержимо

К тебе сквозь тьму земного дня.

Коснется ль он очей твоих прекрасных

В иных полях, в иной весне,

Иль в бредах духа пламенно-напрасных

Погаснуть обречен во мне.

И ты, и я уйдем невозвратимо

И канем мы в единый сон,

В глубокий сон, в тот сон неудержимый,

Что в тьмы и тени погружен.

 

1917, Калуга; испр. в 1952, Караганда