Люстра Чижевского. Ионизатор воздуха. Официальный сайт Мордовского госуниверситета. Дополнительные материалы. Шапошникова Л.В. Великое путешествие. 2005 г.

Люстра Чижевского. Ионизатор воздуха. Официальный сайт Мордовского госуниверситета.
Текущая страница: Дополнительные материалы по теме ионизаторов воздуха люстр Чижевского. Шапошникова Л.В. Великое путешествие. 2005 г.

Люстра Чижевского.рф

Шапошникова Л.В. "Великое путешествие".

"Сын земли, причастный к силе Феба"
Шапошникова Л.В. Великое путешествие: в 3 кн. Вселенная Мастера. - М.: МЦР; Мастер-Банк, 2005.

Как прекрасно сознание связи с Космосом! Как прекрасно созидание космической эволюции.

Разработанная А.Л. Чижевским концепция космических факторов биологических и социальных процессов является, несомненно, одним из наиболее грандиозных и ценностно значимых достижений научной мысли ХХ века, сравнимых с созданием квантовой механики или генетики. Они непосредственно касаются проблем судеб человечества, которые с такой неотвратимостью поставили перед современной цивилизацией так называемые глобальные проблемы.
В.В. Казютинский

И за победной колесницей
Бежал наемный клеветник.
Аполлон Майков.

Во все века и все народы
Пытали, мучили и жгли
Святых подвижников свободы
И мудрых путников Земли.

Чем мир новей - тем мир суровей,
Несправедливей, злее суд,
Тем больше мук, гонений, крови
Они великим принесут.

Чем всеобъемлющей ученье,
Чем гениальней, выше стих, -
Тем кровожадней озлобленье
Их современников живых.

Судьба ученых и поэтов,
Увы, не балует она:
Тисками злобы и наветов
От первых дней уязвлена.

А.Л. Чижевский

Трусом назовем мы того, кто уклоняется от трудов, жертв и опасностей, выпавших на долю его народа. Но трусом и предателем вдвойне будет тот, кто изменит принципам духовной жизни ради материальных интересов, кто, например, согласится предоставить власть имущим решать, сколько будет дважды два.
Г. Гессе

Осенью 1918 года в провинциальной Калуге, в доме № 10, что на углу Ивановской и Васильевской улиц, произошло никем не замеченное в тот день событие мирового значения. В кабинете генерала артиллерии собрались трое: сам генерал, его родная сестра и молодой человек 21 года от роду, студент историко-филологического факультета Московского университета, приходившийся генералу сыном. Время было тяжелое, голодное и беспокойное. В домах и квартирах было холодно. Железные "буржуйки" грели плохо, топить их было нечем. Но кабинет генерала еще сохранял кое-какой дореволюционный уют. Вдоль стен стояли добротные книжные шкафы с поблескивающими в них корешками многочисленных книг. Меж шкафами висели портреты предков, воевавших в прошлых веках под знаменами Суворова и Кутузова, которым был знаком запах пороха сражений в Альпах, Бородина, Севастополя.

Последней в кабинет пришла Ольга Васильевна, сестра генерала, и, когда она уселась в кресле, генерал встал и обратился к ней: "Оля, мы услышим чрезвычайно важное сообщение, имеющее отношение к научным изысканиям нашего ученого. Он просит совета. Мы должны его выслушать. Итак, - повернулся он к студенту, - изложи нам свои замыслы, а потом обсудим, имеют ли эти замыслы отношение к нашим скромным возможностям".

Далее повествование об этом событии идет от первого лица - Александра Леонидовича Чижевского, который и был тем студентом Московского университета, о котором я упомянула в самом начале. "Я должен ввести вас, - начал Александр Леонидович, - в курс всех моих соображений и выводов, чтобы вы знали, что именно я предполагаю найти в опытах, которые я могу поставить только при вашей непосредственной помощи".

"…Я говорил, - впоследствии вспоминал Чижевский, - об искусственных ионах воздуха положительного или отрицательного знака и об их влиянии на организм.

- Итак, - закончил я свою речь, - для того, чтобы убедиться в том, что я стою на верной точке зрения, надо организовать длительные опыты, я уже продумал их методику, но для этого вы должны принести много жертв. Во-первых, для осуществления первой серии опытов понадобится приобрести животных - белых крыс. Во-вторых, систематически покупать для них корма, готовить пищу и ежедневно утром и вечером тщательно взвешивать ее в определенные часы. В-третьих, для содержания белых крыс необходимы клетки. В-четвертых, нужно периодически взвешивать самих животных. В-пятых, отдать нашу залу под лабораторию и отапливать ее в зимнее время. Я съезжу в Москву и добьюсь от Анатолия Васильевича Луначарского охранной грамоты на нашу лабораторию. Я подсчитал наши ресурсы. Аппаратура есть, помещение есть, а вот животные, клетки и корма стоят дорого, и для этого мы должны продать часть своих вещей. Я вношу первый вклад - два студенческих сюртука, мундир и новый костюм.

- Ну что ж, - сказал отец, - это придаст нам уверенности в значимости своей жизни, которая так катастрофически утрачена у людей нашего круга. Да нечего думать. Я вношу свое военное обмундирование и в придачу два английских седла.

- А я, - поторопилась сказать Ольга Васильевна, - вношу часть своего гардероба и все свободное время отдаю уходу за животными, приготовлению и взвешиванию корма.

Так и порешили. В связи с этим необходимо отметить два обстоятельства - практичность и умение будущего великого ученого правильно составлять концепцию эксперимента и высокие человеческие качества его близких - отца, Леонида Васильевича Чижевского, и его родной сестры, Ольги Васильевны. Духовность явно преобладала в семье Чижевских и всегда одерживала победу над материальной стороной, чего бы это ни стоило. Вещи продали, крыс и корм купили, и Чижевский приступил к опытам, проясняющим особенности влияния ионов, положительных и отрицательных, на живой организм. Так начиналась целая новая отрасль науки, несшая человечеству немалые перспективы. Однако все то, что происходило в доме Чижевских, не осталось в городе незамеченным, по городу поползли слухи один страшнее другого. И вот однажды, - вспоминает Чижевский, - к нам явился милиционер и потребовал объяснений, почему мы держим так много крыс. Посмотрев на какую-то принесенную им же бумажку, он сказал: "Крысы - разносчики чумы, и город не может терпеть больше такой страшной опасности".

Мне пришлось написать подробное объяснение на имя начальника городской милиции и приложить московские бумажки. Но этого было мало. В городе начался передел жилплощадей, утесняли людей состоятельных и интеллигенцию. В их большие квартиры подселяли малоимущих, превращая эти квартиры в коммунальные. В один прекрасный день к Чижевским ворвалось семейство в пять человек, которые, никого не спросясь, заняли самую большую комнату, где находилась лаборатория Александра Леонидовича. Их удалось выселить через суд, но ученый не имел в течение месяца доступа в свою лабораторию. И поэтому в экспериментальной работе возник крайне нежелательный перерыв. Но тем не менее она дала плодотворные результаты. Результаты не укладывались в традиционные рамки старых научных представлений. Первыми в бой против Чижевского, его идей и выводов, пошла московская профессура, за ней последовали врачи. Исследования, которые вел ученый, находились на стыке нескольких наук, и это почему-то не нравилось его коллегам, новизна же самих идей раздражала многих.

"Исходя из электронной теории строения вещества, я мог считать теоретически установленным, что кислород легче будет ионизироваться в отрицательной полярности, чем в положительной. Наконец, я попробовал сдать статью "О биологической инактивности кислорода воздуха" в печать. Статья была отвергнута всеми редакциями, куда бы я ни посылал ее, как статья вполне еретическая. Вокруг моего имени стал создаваться ореол прожектера, который хочет, якобы без всяких оснований, разрушить биохимическую теорию дыхания и окисления".

Временами ему казалось, что и его эксперименты с белыми крысами, и жертвы, принесенные его близкими во имя науки, были лишь пустой тратой времени и тех скромных материальных возможностей, которыми обладали его близкие. Но на деле все оказалось не так уж плохо. Среди его коллег были не только завистники и бездарности. Один из крупных ученых академик П.П.Лазарев поддержал его и предложил ему место внештатного сотрудника в Институте биологической физики.

Но это не прекратило на него нападок. Молодого талантливого ученого стремились выдавить из науки и закрыть перед ним двери. Особенно усердствовал московский профессор А.П.Соколов, который, несмотря ни на что, останется его врагом до конца жизни. У Соколова были на это основания. Вопреки утверждениям Чижевского он считал, что положительные ионы воздуха действуют на организм положительно. Он сумел убедить в этом редакторов журналов, рецензентов и даже самого наркома здравоохранения Н.А.Семашко. В то же время в самой Калуге врач Лебединский стал успешно лечить своих пациентов методом Чижевского, используя отрицательно заряженные ионы. Но пациентов Лебединского какие-то сомнительные типы останавливали на улице и, понизив голос, не советовали таким образом лечиться. Чижевский понимал, что оставаться в Калуге в таких условиях нельзя. Он переехал в Москву и получил там для своей лаборатории небольшую комнатушку. В Москве дышалось легче. Профессор А.В.Леонтович, известный физик, будущий академик, заинтересовался его работой. Несколько врачей стали пользоваться его методом. Потом с помощью его друзей вышла брошюра о лечении аэроионами. А вскоре появились сообщения из-за рубежа, где в некоторых клиниках стали применять метод Чижевского, основанный на отрицательно заряженных ионах.

"Академик А.В.Леонтович после долгих размышлений, - вспоминает сам Александр Леонидович, - решил поставить вопрос о моих работах перед научным мнением мировой общественности, ибо, как это ни странно, внутри нашей страны рассчитывать на понимание моих работ было невозможно, несмотря на непосредственное соприкосновение с миром советских ученых того времени. Этот вынужденный шаг был продиктован необходимостью, ибо некоторые ограниченные и крикливые посредственности, борясь за свое благополучие, уничтожали всех тех, кто шел впереди них. Они проникали с черного хода во многие дома и входили в дружбу с домочадцами. Это были очень опасные люди. Страшно было попасть под их обстрел… И тем не менее молчать было нельзя! Наука стояла на пороге ряда больших открытий и требовала к себе внимания. Мнение мировых авторитетов играло немалую роль".

Первое признание трудов Чижевского на него подействовало ободряюще, и ему показалось, что перед ним открылась широкая дорога. "Перед моими глазами", - писал он, - "уже ясно вырисовывались контуры обширных исследовательских работ в области биофизики, электрофизиологии и космической биологии. Далее ждать было безрассудно и даже преступно". Он был полон надежд и планов. Все это настолько окрылило его, что он написал вдохновенное стихотворение, несшее знаменательное название - "Человеку".

Подобно Прометею,
Огонь - иной огонь -
Похитил я у неба!
Иной огонь - страшнее всех огней
И всех пожаров мира:
Я молнию у неба взял,
Взял громовые тучи
И ввел их в дом,
Насытил ими воздух
Людских жилищ,
И этот воздух,
Наполненный живым Перуном,
Сверкающий и огнеметный,
Вдыхать заставил человека.

Сквозь легкие, через дыханье
Провел его я в кровь,
А кровь огонь небес
По органам и тканям
Разнесла, и человек
Преображенный ожил!

Один лишь раз в тысячелетье,
А то и реже,
Равновеликое благодеянье
У природы
Дано нам вырвать.

Вдыхай же мощь небес,
Крепи жилище духа,
Рази свои болезни,
Продли свое существованье,
Человек!

Стихотворение отличалось не только литературными достоинствами, но явилось как бы своеобразным научным кредо Чижевского - все, что делается в науке, делается во имя человека, его совершенствования, его здоровья - духовного и физического. И он никогда не изменял этому кредо.

Все, что есть у человека, складывается в детстве, закрепляется в юности и получает дальнейшее развитие в зрелые годы. Чижевский не был исключением из этого правила. Сохранились его собственные воспоминания о детстве и юности, которые дают нам возможность понять, как сформировалась такая великая личность, каковым был Чижевский.

"Я родился 26 января 1897 года в семье кадрового военного, - писал он. - Мой отец служил в артиллерии. Моя мать, Надежда Александровна, умерла, когда мне не было еще и года, и я ее, конечно, совершенно не помню".

Как бы сложилась моя дальнейшая судьба, мое воспитание, мой духовный рост, сказать трудно, если бы не одно событие, обусловившее весь дальнейший ход моей жизни. Событие это заключалось в переезде на постоянное жительство к моему отцу его родной сестры, Ольги Васильевны Чижевской-Лесли, моей тетушки и крестной матери. У тетушки произошел разрыв с мужем, и она решила уехать от него, сперва - за границу, затем переселиться к брату, моему отцу. Это было в 1899 году. Начиная с этого года она жила до самой своей смерти с нами, воспитала меня, вложила в меня свою душу, все свое чудеснейшее сердце редчайшей доброты человека и умерла на моих руках. Она стала второй, настоящей, действительной матерью, и этим священным именем я и называл ее всю жизнь, называю и теперь, после ее смерти. Память ее для меня священна. Вместе с нами жила и мать моего отца, Елизавета Семеновна, с которой бок о бок я прожил одиннадцать лет и которая была моим первым учителем и воспитателем.

Бабушка моя получила домашнее, но блестящее по тому времени образование. Бабушка хорошо владела французским, английским и немецким языками, читала по-итальянски и по-шведски, увлекалась смолоду акварельной живописью и вышиванием. Прекрасно знала историю, особенно историю средневековья. С детства она была приучена к труду.

Ввиду моего слабого здоровья меня часто вывозили за границу - во Францию и Италию. Таким образом, будучи еще семилетним мальчиком, я занимался живописью у художника Нодье, ученика знаменитого Дега.

В декабре 1906 года мы переехали в город Белу Седлецкой губернии. Здесь была расквартирована 2-я Артиллерийская бригада, где служил мой отец.

Мы начали устраиваться. На моем письменном столе появились любимые вещи - роговая чернильница, подставка для ручек и карандашей, портреты бабушки и дедушки, томики Лермонтова и Пушкина, детские антологии стихов Гете, Гейне, Байрона, Гюго и стопки красных с золотым обрезом книжек "Bibliothеque rose". На самой верхней полке этажерки был помещен большой глобус. Пониже лежали учебники - Ветхий и Новый Завет, четыре грамматики - русская, французская, немецкая и английская, хрестоматии на четырех языках, арифметика Евтушевского, русская история Остроградского, популярная астрономия Фламмариона, популярная физика и ряд других книг, среди которых "Хижина дяди Тома" Бичер-Стоу, "Робинзон Крузо", повести Диккенса, полное собрание сочинений Жюля Верна, Дюма-отца, Фенимора Купера и многие другие.

Как я любил мои книги, как берег их и заботился об их сохранности! С отцом я состязался в числе приобретаемых книг. Я "зарабатывал" деньги у бабушки и мамы за хорошо выученные уроки и стихи и приобретал книги, химические реактивы и всякого рода механические игрушки, чтобы переделывать их на свои "изобретения". Но в то время как книги я любовно хранил, делая им обложки, все прочее горело в моих руках.

К десятилетнему возрасту я перечел всех классиков фантастики на русском и французском языках и лирику великих поэтов, умело подобранную в детских антологиях. Многие из моих детских книг сохранились у меня в Москве, несмотря на всевозможные перипетии жизни…

Когда я сейчас ретроспективно просматриваю всю свою жизнь, я вижу, что основные магистрали ее были заложены уже в раннем детстве и отчетливо проявили себя к девятому или десятому году жизни. Уже в детстве душа моя была страстной и восторженной, а тело - нервным и легко возбудимым. Все в мире привлекало мое внимание, решительно все вызывало во мне любопытство или любознательность. И на все я откликался, как эхо, всем своим существом - и душой и телом. Я жадно поглощал все, что открывалось моему взору, что становилось доступным слуху и осязанию. Не было и нет такой вещи, явления или события, которые не оставили бы во мне следа. Я не знаю, что такое "пройти мимо". Я не знал и не знаю, что такое безразличие, пренебрежение или нейтралитет. Этих понятий для меня не существует. Нет для меня и другого состояния: спокойствия. Моя стихия - великое беспокойство, вечное волнение, вечная тревога.

И я всегда горел внутри! Странное ощущение огня - не фигурального, а истинного жара было в моей груди. В минуты особых состояний, которые поэты издревле называют вдохновением, мне кажется, что мое сердце извергает пламень, который вот-вот вырвется наружу. Этот замечательный огонь я ощущал и ощущаю всегда, когда мысли осеняют меня или чувство заговорит. Прекрасные произведения искусства и творения науки мгновенно вызывают во мне ощущение этого внутреннего жара.

И я всегда был ненасытен и всегда жаждал. Если бы у меня были тысячи глаз и тысячи рук, я всем бы им нашел работу. Я все хотел сам видеть, все слышать, все ощущать, во все проникнуть и насытить, наконец, свою неутолимую жажду. Ни разу в жизни я не был чем-либо удовлетворен.

Да, я никогда не знал удовлетворения. Что бы ни вышло из-под моего пера, моей кисти, из моих лабораторий, могло меня удовлетворить лишь на час или день. Затем чувство досады и неудовлетворенности закрадывалось в мое сердце.

Неудовлетворенность - страшное состояние! Хотя еще более тяжкое состояние - это сомнение в своих силах, в своих возможностях, в своих способностях, в избранном пути. И это состояние мне хорошо знакомо. Но известны и его корни: оно результат болезненного здоровья, расстроенных механизмов нервной системы. Неудовлетворенность же - это тончайшая игра духовных сил, сил мощных, но требующих от своих творений еще большего превосходства, еще большего совершенства. Когда неудовлетворенность и сомнения появляются одновременно на духовной арене и вступают с вами в борьбу, тяжелые часы переживает творец!..

1 августа 1907 года я в первый раз пошел на уроки в гимназию. Мое слабое здоровье, частые головные боли, сверхчувствительность ко всему окружающему, резко повышенная нервная возбудимость благоприятствовали развитию таких сторон моей души, которые не могли безразлично относиться к искусствам. С раннего детства я страстно полюбил музыку, поэзию и живопись, и любовь эта с течением времени не только не уменьшалась, а принимала все более страстный характер даже тогда, когда корабль моих основных устремлений пошел по фарватеру науки.

В возрасте трех-четырех лет я знал наизусть несколько маленьких русских, немецких и французских стихотворений, которые меня бабушка заставляла читать вслух.

С раннего детства я любил поэзию. Стихи были моей тайной страстью, - тайной, ибо я стыдливо оберегал ее от чужих взоров. Когда меня спрашивали, люблю ли я стихи, я конфузился, когда заговаривали в моем присутствии о поэзии, я краснел, как пион, как будто это было что-то запретное, недозволенное мне. В действительности было как раз наоборот: родители всячески поощряли мой интерес к поэтическим произведениям.

В 1913 году мой отец получил назначение в город Калугу, и мы всей семьей переехали туда. Был приобретен дом по Ивановской улице, 10. Я поступил в частное реальное училище Ф.М.Шахмагонова, которое и закончил в 1914 году.

В том же 1914 году я сдал экзамены и поступил в Московский археологический институт. В августе разразилась война, и отец со своей воинской частью выступил на фронт. Начались тревожные дни, полные ожиданий и волнений. Отец писал с фронта очень часто, и это нас несколько успокаивало. Так наступил 1915 год.

Как только летом 1915 года я освободился от занятий, тотчас принялся за свои астрономические наблюдения над Солнцем, которыми я увлекался уже давно. Прекрасные телескопы Рейнфельда и Секретана и экран для зарисовки пятен были мною хорошо налажены, и я ежедневно мог вести серьезные наблюдения. Ехать добровольцем на войну я не мог: отец категорически, зная мое слабое здоровье, запретил мне это и даже приказал перестать думать о героических подвигах. Он писал мне из армии наставительные письма и требовал от меня прилежания в моих студенческих занятиях. Только в 1916 году мне удалось осуществить мое стремление попасть на фронт, и с разрешения отца я поехал вольноопределяющимся в артиллерийскую бригаду на Галицийский фронт. Прослужил недолго, так как был ранен и контужен, награжден солдатским Георгием, а затем демобилизован.

Во всякую погоду, в 9 часов утра, не пропуская ни одного дня, я выносил телескоп и экран на двор и вел зарисовку солнечной поверхности. С чувством ответственности за свою работу я добросовестно на заранее приготовленной бумаге зарисовывал солнечные пятна, со всеми доступными моему хорошему зрению подробностями, записывал в дневник замеченные за сутки или двое суток изменения и затем вычислял поверхность пятна по формуле Вольфа. В моей таблице относительных чисел Вольфа ежедневно прибавлялось по одной небольшой цифре, говорившей о тех процессах, которые происходили на Солнце и были доступны простому изучению.

Ах, какая это была хорошая пора жизни! Молодой мозг стремился к познанию тайн природы и готов был ухватиться за любое явление, в надежде извлечь из него что-либо таинственное, неведомое, никому еще не известное. Отчего я обратился к Солнцу - сказать сейчас трудно, но верно лишь то, что мои студенческие занятия не давали еще пищи для ума, особенно зубрежка исторических и археологических дисциплин. Астрономией же я стал пылко интересоваться еще в 1906 году, то есть девяти лет от роду, а в 1907 году уже написал "Популярную космографию по Клейну, Фламмариону и другим" - "труд", сохранившийся в моем архиве до сих пор.

С каким душевным трепетом и наслаждением я любовался звездами через свой телескоп! Русские, английские и французские звездные атласы лежали поверх археологических учебников. Так было и в моем сердце. Причудливые узоры созвездий я долгое время предпочитал греческой палеографии или истории археологических открытий. Я метался из одной области в другую и наслаждался дивною способностью ума познавать.

Я любил мои астрономические книги и звездные атласы. По многу раз я подходил к ним, раскрывал, любовался ими со всех сторон, рассматривал и гладил их переплеты, беспричинно перелистывал их, снова ставил их на полку в шкафы и, отойдя на шаг-другой, любовался снова.

Еженощные наблюдения в телескоп за звездами раскрывали мне все несказанное великолепие надземного мира. Несмотря на протесты мамы, я никогда не приносил телескоп ранее часу ночи. Я приходил возбужденный, с раскрасневшимися щеками и не всегда сразу засыпал. Как часто мне снились те же звезды с их живой игрой, малые и большие бриллианты золотого, рубинового, синего цвета чистейшей воды. Звезды являлись то в одиночку, то сразу по две, вращаясь вокруг общего центра тяжести, то целыми скоплениями, летящими прямо на меня. Но как ни влекущи были мои сны, все же звездная действительность была еще прекраснее. И ни разу за всю свою жизнь, тысячи раз прикладывая свой глаз к телескопу, я не мог спокойно смотреть на небесные тела. Даже профессиональная привычка не освободила меня от благоговения перед красотою и величием неба.

Не думаю, что приведенное здесь нуждается в каких-либо комментариях. Но на одно хотелось бы обратить внимание читателя. В 1897 году в России появилась личность богато одаренная, тонкая и восприимчивая, со своей определенной миссией, которая чувствовалась в ней уже с раннего возраста. Вряд ли я ошибусь, если скажу, что Чижевский смолоду нес в своем внутреннем мире большие накопления, которые не только на первых порах его жизни попали в благоприятную для их развития обстановку, но и определили все то, кем он потом стал. Его внутренний мир был строго упорядочен, гармоничен и обладал высоким творческим накалом, необходимым для выполнения той миссии, с которой он явился в плотный мир Земли.

Два важных события, которые обозначили его дальнейшую судьбу, произошли в самом начале его самостоятельной жизни. Это встреча с гениальным Циолковским, единомышленником и учеником которого он стал, и Октябрьская революция, резко изменившая жизнь России и его собственную. Два этих события произошли в разных измерениях и не могут быть сравнимы, но, таинственно переплетенные во времени и пространстве, они имели судьбоносный характер для обоих: и Константина Эдуардовича Циолковского, и Александра Леонидовича Чижевского. Их знакомство, которое началось еще до революции, с годами превратилось в дружбу двух единомышленников. Оба жили Космосом, оба делали много для того, чтобы была научно и технически решена проблема "Человек и Космос", приобретшая к ХХ веку непреходящее значение. "В начале 20-х годов, - писал Чижевский, - мое знакомство с К.Э.Циолковским переросло в крепкую дружбу. Обоих нас волновали научные проблемы, и, как бы ни были эти проблемы различными или далеко стоящими одна от другой, мы нашли между ними точки соприкосновения, разрешение которых обоих нас весьма интересовало.

Это была ионизация воздуха. Для меня - биофизическая и медицинская проблема, для К.Э.Циолковского - проблема воздуха внутри космических кораблей. Связывали нас и другие научные, биологические или технические вопросы, которые были сколь трудны, так и новы и, следовательно, увлекали нас обоих. К.Э.Циолковский видел во мне человека, с которым можно говорить откровенно о многом, человека, который не поднимет его на смех ни в глаза, ни за глаза. Он перестал стесняться меня, держался просто и всегда радовался моему приходу.

Несмотря на большую разницу в возрасте, они все время помогали друг другу. Циолковский поддерживал младшего друга во всех его начинаниях, Чижевский защищал старшего, как только мог. "Он (Циолковский), - вспоминает Чижевский, - понял значение аэроионизации для человечества вообще, для космических кораблей и космонавтов в частности. Он понял значение и других моих исследований, которые не только не противоречили, но, наоборот, подтверждали его научное мировоззрение. Он понял значение моих космобиологических исследований, значение солнечных излучений в дни взрывов на Солнце для будущих космонавтов и всеми силами поддерживал эти мои исследования, которые в те годы подвергались жуткой травле, вплоть до уничтожения их, а вместе с ними и меня!".

Такой же травле подвергался и сам Циолковский, положение которого было много тяжелее, чем положение его молодого друга. Чижевский находился в лоне официальной науки, имел ученые степени и звания. Циолковский был чужим для науки, изгоем и непризнанным ею. И его надо было, в первую очередь, защищать от этой науки. И Чижевский защищал. Он помогал Циолковскому издавать его книги и статьи, писал сам немало о нем, содействовал реализации его печатных трудов. И что важнее всего, отстоял приоритет Циолковского в мировой науке в области ракетостроения. Живя в Москве, Чижевский держал Циолковского в курсе всего происходящего за рубежом. Сообщал ему о выходящей там литературе по вопросам, связанным с работой Циолковского, посылал ему журналы и газетные вырезки. Старался утешить его в самые его отчаянные моменты и помогал ему, если мог, деньгами. И даже писал гневные стихи против его врагов. Одно из них называлось "Пигмеям от науки":

Ни слог ваш, ни язык и ни обширность знаний
Так недостаточны, чтоб с гением сравняться,
Пигмеи вы пред ним, без всяких упований,
Но власть у вас в руках - и право издеваться,
Долой же ваш картуз пред гением. Долой!
Песчинкам можно ли сравняться со скалой!

А вот еще одно стихотворение, несомненно, имеющее отношение к той же проблеме:

Что человеку гибель мирозданья -
Пусть меркнет неба звездная порфира:
Страшитесь же иного угасанья:
Мрак разума ужасней мрака мира!

Защищая всю свою сознательную жизнь Циолковского, он обретал опыт и для своей самозащиты, которая была нужна и ему самому.

Октябрьская революция, круто изменившая жизнь Чижевского, с самого начала казалась мирной и мало заметной. Калуга была далека от тех городов, где она бушевала и вздымала волны политической жизни.

"В городе было тихо и спокойно, - вспоминает Чижевский. - Золотые цвета осени отцвели на деревьях. По городу расхаживали пехотные патрули с красными повязками на рукавах и разъезжали верхом солдаты конно-горного дивизиона, присланного в Калугу "на всякий случай". В городе было несколько кратковременных перестрелок. Калужская губерния была объявлена Калужской социалистической республикой. Так, тихо и незаметно, мы переселились в новую историческую эру. Вскоре на домах были расклеены распоряжения нового правительства и приказы местной рабоче-крестьянской власти. В дни Октябрьской революции я был в Калуге, у родителей, и мы сами решили свою судьбу на семейном совете: оставаться в России".

Все страшное и кровавое пришло позже. А тогда он как бы оправдывал случившееся и только сердцем поэта предвидел надвигавшееся. Он написал тогда стихотворение - "Октябрь 1917 г.":

Как раньше жили мы -
Нельзя так больше жить -
Среди полночной тьмы
Безумию служить.

Пускай они придут,
Рабы и дикари,
И факелы зажгут,
И чистят до зари.

Ночь будет жгуче-зла
До пояса в крови,
Испепелят дотла
Все алтари любви.

Разрушьте ж мир-обман
Насилья и пыли,
Неведомые нам
Хозяева Земли.

И хотя в Калуге долго еще сохранялась тишина осени 1917 года, но он ощущал всей своей тонкой интуицией, что этим дело не кончится. Из-под его пера вышло стихотворение, в котором присутствовало все, что уже неизбежно надвигалось:

Страшна ты, Русь, о, как страшна,
Когда, пучину воздымая,
Ревет народная волна,
Глаголам неба не внимая,

Когда мятежный ураган
Сжигает мудрые преданья
И треплет скалы океан
Остервенением восстанья.

Сквозь этот бой, безумный бой
Мы с содроганьем проследили,
Как пар венчал морской прибой
И кровью скалы исходили,
Как в разъяренной наготе
Дробились древние скрижали,
Как страсти рдели в высоте
И звездами изнемогали.

Страшна ты, Русь, о, как страшна,
Когда, подняв до звезд пучины,
Ярится вещая волна
И обнажаются судьбины.

Революция разделила его жизнь на две части - до революции и после. До революции к 1915 году он окончил реальное училище в Калуге и поступил сразу в два института - коммерческий и археологический. Первый славился хорошей математической подготовкой, второй давал хорошее гуманитарное образование. Два института не были случайностью в жизни Чижевского.

Широта его взглядов и интересов требовали знаний во многих отраслях науки. К первым двум научным направлениям впоследствии присоединились естественные науки и историко-филологический факультет Московского университета. Но и этого ему было мало. В Москве он посещал литературные вечера и кружки и завязал знакомство с рядом известных писателей и поэтов. Его учеба как-то незаметно перетекала в самостоятельную научную работу. Он выступал с докладами, читал лекции и писал статьи, широкий диапазон которых удивлял тех, кто с ним соприкасался.

В 1918 году он защитил докторскую диссертацию на тему "Исследование периодичности всемирно-исторического процесса". Время было тяжелое - холодное и голодное. В аудитории, где шла защита, не топили. Члены Ученого совета зябко прятали замерзшие руки в карманы поношенных пальто. Выступавшие, чтобы согреться, заматывали горло ветхими шарфами. Но тем не менее на защите присутствовал полностью Ученый совет Московского археологического института и трое ведущих профессоров историко-филологического факультета. Рецензенты прислали свои отзывы о работе молодого ученого, и члены комиссии подписали негнущимися пальцами протокол о присвоении Чижевскому Александру Леонидовичу докторской степени.

Вспоминая об этом времени, Чижевский писал: "Жизнь моя текла необычайным путем. Уже со студенческой скамьи мне приходилось бороться с моими учителями, большими учеными, и доказывать им необходимость новых точек зрения, новых аспектов в изучаемых дисциплинах. Я шел своим независимым путем. Я шел и побеждал. Никто не называл меня "неудачником". Наоборот, многие считали меня "восходящей звездой", но в действительности, в сфере обыденной жизни, я был полным и неисправимым неудачником. Мои товарищи по студенческой скамье делали карьеру, а я метался от одной науки к другой в поисках того, что я искал, и ни о какой карьере не думал. Даже мысль о карьере никогда не приходила мне в голову.

Но я был счастлив тем же счастьем, что и К.Э.Циолковский: я находил в книге природы то, что искал, и это было так много, так необычайно, что захватывало дух. Я был счастлив этими находками, которые позволили мне слить их в единую систему и отвести им строго определенное место как в науке сегодняшней, так и в науке будущего. А так как наука будущего была большинству недоступна и ее никто не понимал, то надо мною смеялись, ехидно хихикали, разоблачали, трепали мои нервы и выгоняли с работы. В этом смысле я был неудачником, но неудачником счастливым, веселым, жизнерадостным, которому судьба позволила зрячих считать слепцами, слышащих - глухими… Как часто я оставался без копейки денег, а иногда без крова!

Единственным моим состоянием были книги и рукописи, которыми никто не интересовался. Взвалив это богатство в мешке на плечи, я ходил по московским улицам, перебираясь от одних знакомых к другим. После двух-трех дней голодовки приходило спасение - как бы само собой. Я сваливал свой мешок на пол, ложился на жесткую кровать и с удовольствием закуривал папиросу. Я был веселым неудачником. Я мог смеяться, ибо уже в двадцать один год от рождения я был доктором наук, в двадцать четыре года получил звание профессора и читал курс лекций по истории археологических открытий в области физики, астрономии и математики - такой курс, который, по мнению моего учителя и шефа, профессора В.К.Мальмберга, был самым блестящим произведением по данному предмету. И тем не менее я был неудачником, мечущимся, ищущим и беспокойным, всегда без копейки денег, хотя и принимал меры, чтобы заработать ее.

Профессорство в те годы давало немного, да и относился я к нему небрежно, а мои научные увлечения, которым я отдавал всего себя, шли вразрез с установленной программой и принятыми точками зрения, и денег на них не отпускалось. Поэтому откармливаться я приезжал в Калугу к своим близким, любимым старикам и на другой день бежал навестить моего старого друга. Может быть, именно поэтому судьба Константина Эдуардовича была мне понятна и близка. Может быть, поэтому я так сильно привязался к этому человеку, что видел в его судьбе зеркальное отражение моей судьбы. И, наблюдая за ходом его научных и жизненных перипетий, я мог представить себе и свое будущее.

К сожалению, оно было значительно хуже, сложнее, беспокойнее, тяжелее и безнадежнее. Я перенес все бедствия и все невзгоды, которые могут лечь на плечи одного человеческого существа. Но я не озлобился от этого, и только нелепая мысль сверлила и иногда сверлит мозг, что наука далеко увела меня от жизни и я не взял от нее и сотой доли того, что мог бы взять, будь я иным! Да, в этом смысле я был неудачником, но я не укорял ни небо, ни людей, ибо во всем был виноват сам.

Чижевский зря себя винил. По своей структуре, своему отношению к жизни он не мог быть иным. Он мог быть только таким, каким создала его природа, космическая эволюция и его родители и близкие. В приведенном отрывке воспоминаний великого ученого весь Чижевский - от ранних студенческих лет до конца его жизни. В нем всегда духовность преобладала над материальностью. О последней он мало думал. Во всем том, что он делал, было столько человеческого величия, человеческого достоинства и подлинного бескорыстия, что было трудно определить - чего в нем было больше - от высокого человека или от великого ученого. А возможно, и от того и от другого, ибо и сейчас, когда прошло столько лет, трудно отделить одного от другого. В нем все это слилось в прекрасный сплав подвижника, прошедшего свой мученический путь и принесшего человечеству то, в чем оно нуждалось больше всего - подлинные знания.

В 1929 году он навсегда покинул Калугу. "Уже ничто не удерживало меня в ее границах, - вспоминает Александр Леонидович, - и я жаждал больших дел, борьбы и побед. Я даже не представлял себе, что значит этот триумвират: дела - борьба - победа, но чувствовал, что это как раз то, к чему тайно стремится мой дух, хотя я и не признавался в этом даже самому себе. Но, по-видимому, это было действительно так. Это было то, что блуждало в моей крови, неустанно тревожило мой мозг, сверкало в глазах и заставляло трепетать мои нервы… Все мое существо стремилось к действию, не зная его тайного обольщения, приносимых им бедствий и окончательного падения в преисподнюю как завершения всякой человеческой мысли, чувства и страсти. Я тайно ощущал необходимость борьбы за идеи, хотя мог на основании уже имеющегося у меня опыта представить себе, что это значит.

Но эта жажда деятельности вызывалась возрастом: сейчас или никогда. Так казалось мне на тридцать втором году моей жизни, когда я покидал Калугу, похоронив все, что было у меня дорогого! Надо было идти завоевывать мир, чтобы не остаться за бортом жизни. Этого я не хотел и потому ощущал всю многоликую необходимость борьбы за свои идеи… А идеи у меня были - огромные, всепоглощающие! Как приступить к их воплощению, с кем говорить о них, да так, чтобы из этого разговора вышел толк, чтобы мне помогли перевернуть огромные глыбы этих идей? Как? С кем?

Идти было некуда… Говорить не с кем. Такого человека около меня не было, кто мог бы сочувственно помочь, прийти мне на помощь. А такие люди были, только они находились очень далеко от меня, за каменными стенами, за железными оградами, охраняемые вооруженными людьми… Стены не рушатся, железные ворота не раскрываются, письма прямо к ним не доходят, а только боком, да и то только до важных-преважных секретарей. А они берут эти письма брезгливо, двумя пальцами и пускают их по "соответствующим каналам"… в никуда. Перед тобою все двери заперты, все шторы спущены… Что же делать? Как быть?.

С таким вот крайне противоречивым настроем Чижевский покидал город, в котором провел многие годы. С одной стороны, он был полон идей, которые готов был отстаивать любой ценой, ибо понимал их значение для науки о человеке, с другой же - знал о тех трудностях, которые неизбежно станут на его пути, и предполагал, что помощи ему ждать не приходится. Советская и партийная бюрократия набирала силу, сосредоточив всю власть в стране в своих руках. Но, тем не менее, Чижевского это не останавливало. Тогда ему казалось, что он знает, что делать и как быть. Перед отъездом из Калуги зашел попрощаться с Циолковским, своим старым другом, с которым вместе было пережито столько хорошего и трудного, беседы с которым наполняли его силой и устремленностью.

В тот день они тоже долго беседовали, и на прощанье Константин Эдуардович сказал ему: "Александр Леонидович, не сдавайтесь, не прячьте голову под собственное крыло, боритесь до полной победы, вот так, как я - нищий - борюсь за богатство своих идей. Но ваши идеи - не меньше моих, смело боритесь за них, хотя сама борьба будет страшна, вопиюща. Неизбежны и поражения… Ничто не дается без борьбы. Вам предстоит преодолеть очень многое: рутину поколений, невежество миллионов, мрак, закрывающий нас от света. Но боритесь… Знайте, что вас одолеть могут только временно, какие-нибудь жалкие недоучки. Когда они наваливаются толпой, становится страшно этой безликой, безымянной, безыдейной груды тел… Но боритесь, как Геракл с гидрой, и, как Геракл, побеждайте ее".

Все произошло именно так, как сказал Циолковский. Невежество за "каменными стенами и железными оградами" взяло верх над всеми. Свободы творчества становилось все меньше и меньше. В стране начались в 30-х годах репрессии, которые вселили повсеместный страх в нестойких людей. Многие научные учреждения исчезали. Исследовательская лаборатория ионофикации, с таким трудом организованная Чижевским, была закрыта приказом наркома земледелия. Какое-то время, начиная с 1938 года, он поработал в должности руководителя проекта аэроионофикации на строительстве Дворца Советов. С началом войны исследования в этой области пришлось прервать. Он уезжает в эвакуацию в Челябинск, где его арестовывают в 1942 году по доносу, обвиняя в антисоветской пропаганде, и приговаривают к восьми годам заключения. Он отбывает свой срок в лагерях Урала, в Кучино под Москвой и в Казахстане.

После освобождения в 1950 году оказался в ссылке в Караганде. Там он работал в медицинских учреждениях, занимаясь проблемой структурной организации движущейся крови. В 1958 году Чижевский возвращается в Москву, трудится в системе "Союзсантехники" и создает лабораторию по ионофикации. Лагеря и тяжелые условия существования подорвали его здоровье, и он после тяжелой болезни умирает в декабре 1964 года в возрасте 67 лет. Он мог бы сделать еще многое, но судьбе и обстоятельствам, в которые он попал, суждено было рано оборвать его жизнь. Он оставил нам богатейшее культурно-научное наследие, которым и внес блестящий и значительный вклад в формирование нового космического мышления.

Чижевский занимался не только экспериментальными исследованиями, но и глубоко проникал в философские вопросы, размышлял над проблемами системы познания нового космического мышления. В архиве РАН хранятся созданные им в 1920 году рукописные работы, в которых эта новая система познания нашла свое отражение. Они имели важнейшее методологическое значение и назывались: "Основное начало Мироздания", "Система Космоса" и "Проблема материи (электромагнетизма)".

Главная мысль, на которой строится теория познания Чижевского, заключалась в следующем: все земные явления, природные и человеческие, необходимо рассматривать в контексте взаимодействия Земли и Космоса. "…Не все еще явления природы, - писал он, - кажутся нам просты и понятны. Мы познали лишь те, каковые стоят ближе всего к нам со стороны двух бесконечностей: Величия Космоса и Глубины Материи. Как в неизмеримом океане теряется наша мысль за последними еле заметными звездами, сияющими на ночном небе, и в мельчайших частицах материи, столь же отдаленной от нас, как те последние светила видимой нами вселенной.

Размышляя об этих взаимно-противоположных крайностях Природы, человек как бы покидает свою землю, ибо то, что представляется его взорам, выходит из пределов одной земли: это вопросы высшего космического порядка, и разрешение их равносильно разумному объяснению своего существования и постижению всего великого, несоизмеримого с нами, здания мира. И вот перед нами высится ряд вопросов величайшей важности: удастся ли нам когда-нибудь познать природу как она есть, а не как нам кажется. Хаос или гармония управляют всем происходящим в мире; однородно или многоразлично вещество, создающее видимый мир, и что оно представляет из себя; смертна или бессмертна органическая жизнь, случайна или вездесуща она; смертен или бессмертен мир; конечно или бесконечно пространство".

Чижевский обладал редкой и удивительной способностью - правильно ставить вопрос и соответственно получать на него правильный ответ в ходе эксперимента или творческого размышления. Он сразу определил методологически пространство познания, а оно оказалось космично широким, если не бесконечным - от величия или грандиозности Космоса до глубины Материи. Иными словами, пространство познания охватывало и макрокосм и микрокосм. Оно было обусловлено единством обоих явлений и обладало протяженностью от бесконечно большого к бесконечно малому, от бесконечно высокого к бесконечно глубокому. Между этими бесконечностями и заключались все тайны Материи, которые и предстояло познать.

Познание же это зависело от правильной его методологии, которую и предложил Чижевский в процитированной работе. Система познания молодого ученого выходила за земные границы. Она также расширялась и в сторону не экспериментальных методов, которые, по убеждению Чижевского, должны были составлять вместе с эмпирическими методами исследования целостную систему познания. "Не все может быть уловимо наблюдением или опытом утверждал он, - чтобы создавать гипотезы и теории. Чтобы приблизиться к разрешению этих вопросов, человеку необходимо иметь нечто, стоящее вне опыта, а именно известную внутреннюю способность отвлеченного мышления, логическое и образное творчество. Только в этой области ясно обнаруживается скрытая способность человеческого ума проникать, не покидая строго научной почвы, туда, куда не достигает самый современный, непосредственный опыт - в подлинные, сокровенные глубины природы".

Соединение эмпирического метода исследования с вненаучным, или метанаучным, действовавшим в духовном пространстве человека, было необходимо для создания новой системы познания космического мышления. "Но человеческому духу, - отмечал он, - свойственно неискоренимое желание разгадать внутреннюю сущность вещей и дали неба, простертого пред его взорами. И хотя научный прогресс человечества сводится к расширению радиуса наших чувств, к постепенному приближению к нам как бесконечно малых, так и бесконечно больших объектов, все же столкновение желательного с возможным - неминуемо. Это столкновение желательного с достижимым возможно устранить только искусственным путем. И тут человек отыскал себе удовлетворение в том, что воплотил недоступное и непостижимое - в образы; и можно смело сказать, что концепция таких образов принадлежит к величайшим достижениям".

Образное воображение, присущее человеку, Чижевский справедливо отнес к области познания. Образ возбуждал мысль, которая приводила к построению гипотезы или предположению, получавшему впоследствии экспериментальное подтверждение. Он отметил роль творческой интуиции при создании образа и при этом считал, что образ, сложное явление человеческого духа, не совпадает со своим оригиналом, проявление которого требует уже иных способов познания. "Все же образы имели бы значение даже в том случае, если бы они не давали ничего, кроме некоторого удовлетворения чисто человеческой потребности. Однако, при известных условиях, они могут дать значительно больше, ибо они оказывают безусловную помощь научному познанию".

Чижевский был одним из первых, кто создал теорию образа как способа познания. Образ видимый таит в себе невидимое явление, которое, будучи правильно расшифрованным, дает возможность познать это явление и вскрыть его сокровенную глубину. Чижевский писал о том, что волнообразная теория света есть образ, который помог Максвеллу составить уравнения магнитного поля. "Конечно, физик, - писал он, - работающий в лаборатории, не может довольствоваться одним образом: ему необходима модель явления. И вот, выделив известные ему факторы, он производит опыт. Лабораторный эксперимент, которым пользуется современная нам наука, достиг высокого совершенства. Ныне получают в лабораториях шаровые молнии, северное сияние, радуги и облака. Но есть явления, не поддающиеся опыту. И вот тогда на помощь к нам и приходит творчество образов".

Именно это творчество образов давало человеку возможность постигать сложнейшие явления Космоса. Качающийся маятник - вверх-вниз - таит в себе идею умирания и возрождения Космоса. "Само наше существование говорит за то, - утверждал справедливо Чижевский, - что космос уже неисчислимое количество раз восстанавливал себя из самого себя, иначе он давно уже завершил бы путь своей жизни и умер. Космос не знает истощения, ему присуща вечная жизнь, обусловленная ритмом, отбиваемым колоссальным космическим маятником. Только одно колебание этого великого маятника заключает всю бездну времени, исчисляемую нами от начала до конца мироздания, которое при следующем колебании начинает свое следующее возрождение и так - без конца". Читая эти строки, как не вспомнить удивительный образ маятника на фоне Мироздания, который мы видим на картине М.К.Чюрлёниса "Rex", самой загадочной из всех его картин, а также и образ индусской мифологии - бог Вишну, спящий и пробуждающийся на гигантском наге Шеше, символизирующем материю.

Здесь возникает интереснейший процесс - переход образа в реальность и реальности в образ по мере познания явления, стоящего за образом. Что же касается бесконечности космического ритма, то это еще одно методологическое положение, которое Чижевский ввел в свою теорию познания и без учета которого невозможно проводить принципиальные исследования ни материи, ни Земли, ни человека, ни самого Космоса. Ритм умирания и возрождения в своем бесконечном выражении свойственен каждому явлению в нашем мироздании. "Мы - дети нашей Матери-Природы, - отмечал Чижевский. - Она хочет, чтобы мы были разумные, в конце концов поняли и полюбили бы ее, ибо уже перестали бы бояться смерти. Так сливаются воедино древние задачи философии и новейшие достижения науки!".

Отмечая несовершенство наших чувств, Чижевский делает одно из глубоких замечаний - "…мир, воспринимаемый нашими чувствами, совершенно не похож на действительно существующий внешний мир". Данное замечание важно для любой теории познания, ибо оно дает реальную перспективу для дальнейших познавательных исследований. Но на помощь чувственному познанию приходит абстрактное, или отвлеченное, мышление, которое Чижевский называет шестым чувством. Это шестое чувство он считает "суммирующим восприятия первых пяти чувств и создающим новые и новые логические здания, предвосхищающие непосредственные данные самой природы, и только косвенным порядком, посредственно, мы умозаключаем о ином физическом материальном мире. Эти логические постройки, высоко возносясь кверху, к познанию макрокосмических сфер, столь же глубоко проникают и вниз, к корням бытия, к истокам вещей вообще!".

Он вводит в теорию познания философию, как необходимую ее часть. "Задача философии была бы разрешена наиболее совершенным образом, если бы нам удалось выразить действительность во всей ее полноте и объединить наше понимание в одно логическое целое", - пишет Чижевский, давая этим понять, что новая система должна быть синтетической и включать в себя все доступные человеку способы познания. Но в то же время он старается найти какой-то иной способ, который бы поставил исследуемое явление в полную независимость от самого исследователя. При этом он и сам сомневается в возможности достижения такого положения, ибо постоянной и однородной картины мира пока не найдено и не создана всеобъемлющая эволюционная теория самой природы.

В связи с этим ученый обращает внимание на относительность человеческого восприятия, которое так же, как и остальные методологические особенности, должно войти в новую систему познания. Он вводит в теорию познания "принцип гармонической или хаотической организации первопричины всех причин, начала всех начал, созидающего закона всех последующих "законов"". И далее предлагает для решения этой проблемы "принять какие-то новые принципы исследования и пойти новым, доселе неизвестным путем.

Очевидно, необходимо добрести до того пункта, откуда истекают причины всех вещей и явлений, т.е. заглянуть в последнюю неделимую область материи и, восходя выше к нашему миру, проследить изменение и разветвление законов, управляющих элементарными, но все более и более усложняющимися проявлениями жизни самой материи". Этот новый путь представлялся ему крайне сложным, ибо исследования находились в пространстве, где сформировались уже результаты длительных и сложнейших процессов.

"Мы видим, что каждое физическое явление оказывается результатом бесконечно большого числа причин, совокупностью коих определяются разнообразные части явления. Число этих причин или факторов во всех, без исключения, явлениях весьма велико. Не достаточно ли для нас уверенности в том, что все тела вселенной находятся в большей или меньшей зависимости друг от друга, что, кроме того, магнитные и электрические линии сил логически не имеют предела и должны простираться бесконечно далеко, что все вещества представляют из себя смеси различных веществ, что в самой предельной частице материи - атоме мы видим столь сложные и столь поразительные явления в движении электронов, что ни один математик не взялся бы вычислить положение троп электронов в атоме гелия, не говоря уж о более сложных атомах, насчитывающих их несколько десятков и т.д.

А сколько существует сил, еще нам неведомых… И вся эта совокупность кладет на каждое явление свой отпечаток и производит в явлении те или иные изменения. Следовательно, законы, управляющие явлениями природы, складываются из огромного числа физических законов и потому сами беспредельно, трагически сложны, ибо они скрывают от нас тот математически-чистый закон, каковой является последствием влияния одной первопричины на одну физическую величину".

Идея о существовании в Мироздании какого-то изначального единства, выявление которого было насущно необходимым для теории познания на современном уровне науки, не давала ему покоя. Это изначальное единство, полагал он, можно найти лишь внутри, или в глубине материи, на уровне молекул, атомов, электронов и более мелких частиц. Ибо все многообразие проявления космической материи сводится где-то в глубинах материи к единству, которое можно со временем обнаружить и понять механизм последующих процессов.

"Умение обобщать, отыскивать в с виду различных предметах или явлениях сходство есть одно из основных и замечательных свойств нашего ума, а потому и самой природы, ибо наш мозг есть ее координированная часть. Таким образом, наш ум устанавливает сходство, обобщает явления природы, а это обобщение и является научным фактом, из которого в дальнейшем выводится закон, выраженный точно и коротко. Поэтому можно сказать, что метод аналогий, имеющий в основе ряд общих, присущих различным явлениям, черт, - один из тех методов, которые помогают различным отраслям знания соединяться воедино и приближают нас к постижению тех корней, откуда вырастает грандиозное генеалогическое древо физических законов или, может быть, ее единого закона!" - отмечает он.

И, размышляя о подобном единстве, он возвращается к древней мысли, где такая идея имела свое место. Но она не была связана с эмпирической наукой, а была результатом метанаучного способа познания, которое находилось в духовном пространстве человека. "Идея неоплатоников, - писал он, - о едином мировом субстрате и идея пифагорейцев о едином правящем миром принципе постепенно отрываются из недр времени и подготовляются к более интенсивной жизни в грядущем".

Космический ритм, который присущ всем явлениям в Мироздании, есть одна из важнейших особенностей, которая объединяет самые различные процессы и проявления энергии и материи. На этой особенности держится методология теории познания космического мышления. "И вот, явления, повторяемость которых незыблемо утверждена, могут быть причислены к этому разряду неформулированных законов. Источником их служат стройные движения в природе: вращения небесных тел, дающие смену дня и ночи; движения их по орбитам, порождающие времена года, морские приливы и отливы, течение рек, кругообороты различных веществ в природе, дыхание земли, наконец, биение нашего сердца, движение мышц, управляющих дыханием и т.д. Одним словом, непременный признак многочисленных движений в природе есть известная стройность, выражающаяся в периодическом повторении на протяжении всего пути одинаковых признаков движения, чередование этих признаков, симметрическая их смена и т.д.

И, как видно, стройность движения присуща не только организованной, но в известной степени и неорганизованной материи. Эта стройность порождает в нас чувство красоты, переложимое нами в искусство, и облегчает наше познание природы, благотворно действует на нашу психику и является одним из основных признаков мировой гармонии вообще. И наоборот, нестройная пестрота, перебои сердца, скачки стрелки сейсмографа, мигание пламени раздражают нашу психику, утомляют зрение и служат вернейшим показателем болезненности самого явления. Итак, главный признак стройного движения есть ритм". Именно стройное движение, и никакое другое, несет в себе творческое начало Космоса в его развитии и его эволюции.

"И, действительно, - продолжает Чижевский, - одно из самых распространенных движений в мире есть движение ритмическое, т.е. такое, при котором точка, которую мы ради наглядности вообразим себе носителем движения, в равные промежутки времени проходит равные пространства, или движение периодическое, при котором точка по истечении определенного времени вновь возвращается на прежнее место в пространстве; последние движения могут быть подразделены на два вида: колебание и вращение, законы которых устанавливаются на основании наблюдений над качанием маятника".

Ритм, а тем более космический, недостаточно изучен современной наукой, несмотря на то, что на ритме, как таковом, держится весь Космос и все Мироздание. Если в какой-то момент этот ритм по неизвестной нам причине прекратится, весь Космос, Вселенная, планеты, человек разрушатся, чтобы никогда уже больше не возродиться. В силу этой особенности ритм можно отнести к тем явлениям, на которых, подобно материи и энергии, держится Мироздание и все процессы, идущие в нем. С ритмом, утверждает Чижевский, связано такое явление как время, реального определения которого не нашли ни наука, ни философия. Давно была замечена субъективность времени, но сущности объективного еще не найдено. "…Необходимо, - пишет Чижевский, - для измерения времени искать меры не в нас самих, а в каких-либо ритмических явлениях природы".

Космические ритмы, ритмы электромагнитных токов пространства, ритмы небесных тел и, наконец, ритмы Солнца, в частности ритмы появления его пятен, - все это "оказывает колоссальное подчиняющее воздействие во всей солнечной системе, в ее органической и неорганической природе", - отмечал Чижевский. Земля не являлась исключением из этого правила. Человек есть часть Космоса, взаимодействующая с его ритмами.

И ученый ставит вопрос о влиянии этих ритмов, и прежде всего, солнечных, на исторический процесс и на психологию и физиологию самого человека. "Весьма характерно, - отмечает он, - что многим историческим событиям предшествовали или сопровождали их различные астрономические явления: прохождение комет, возмущения на Солнце <…> И в самом деле, нельзя ли установить полнейшую зависимость биологических и психических процессов, совершающихся в человеке, от периодов колебаний электромагнитного пространства и выяснить ритм исторических событий в жизни человечества". Мысль была смелой, которую он потом подтвердил фактами и наблюдениями, оставившими свой след в исторических источниках на протяжении многих веков. Давно было замечено, что космические ритмы, влияющие на жизнь Земли, особенно воздействуют на процесс творчества человека. Творчество всегда ритмично, и представить себе какое-либо подлинное творчество без ритма просто невозможно.

"Человеческая жизнь - многосторонна. Она состоит из телесно-духовной деятельности, создаваемой самим человеком и проявляемой им вовне, и органической деятельности, создаваемой природой независимо от человека и проявляющейся внутри него. К первой можно отнести все виды его творчества, ко второй - механику его жизненных функций. И та и другая область, однако, тесно связаны между собою и объединены общим свойством всех своих проявлений - ритмом, который представляет собою упорядоченное расчленение движений в их течении во времени. Ритм мы находим во всех человеческих искусствах - отражении его духовной деятельности: музыке и поэзии, живописи и ваянии. Кроме того, ритм исходит из самого органического существа человека, где он заключен как известный регулирующий элемент наиболее экономного расходования сил. Ритму подчинены внешние движения человека и животных: и гребущий лодочник, и бегущая лошадь вырабатывают тот внешний ритм, каковой соответствует их внутреннему строгому и данному от природы ритму", - пишет Чижевский.

Размышляя о ритме, его природе и взаимодействии его с космической энергетикой, он обращает внимание на сердце, ритм которого поддерживает жизнь человека. Когда сердечный ритм останавливается, то прекращается и сама жизнь. Во всех процессах, идущих в человеке, он замечает ритмы.

"Но не только одни физиологические функции наделены известным ритмом, но и психическая деятельность организована вполне ритмично. Все психические процессы ритмичны. Душевная жизнь представляет из себя сумму ритмов с теми или иными периодами нарастания. Смена разнообразных настроений и влечений, смена деятельности и апатии, бодрствования и сна представляют из себя ритм, который субъективно не ощутим при нормальном состоянии организма, ибо ритм этот не достигает порога сознания. Однако, при малейшем психическом истощении, вследствие понижения порогов единичных нейронов и порога сознания вообще, замедленное биение ритма начинает ощущаться и, наконец, проявляется в виде различных психических заболеваний: апатии, тоски и душевной прострации.

Кроме того, некоторые психические болезни сами по себе обладают известной ритмичностью: к разряду таковых может быть отнесено, например, т.н. круговое помешательство. Оно представляет в своем классическом типе чередование душевных расстройств: то приподнятое настроение, подвижность и быстрое течение мысли, то угнетенное настроение, сопровождаемое бредом и заторможенностью мышления. Это чередование мании и меланхолии прерывается паузами полного психического здоровья.

В работе разума все логики отметили известный ритм: аналитического и синтетического суждения, индукции и дедукции, ассоциации и диссоциации, обобщения и абстракции".

Сам процесс познания ритмичен. "Общая форма человеческого познания и, следовательно, научного знания, таким образом, воспроизводит этот ритм параллельно идущих индукций и дедукций, последовательных обобщений и разложений". И если сам процесс познания обладает ритмом, то для теории познания это явление есть одно из основных в ее методологии. Именно в ритме заключена та могущественная жизненная сила, разгадать суть которой еще предстояло современной науке. Одно из фундаментальных положений теории познания, которое мы находим у Чижевского, - это последовательное и непрекращающееся воздействие космического ритма на формирование и функционирование всех земных ритмов.

Два вида ритмов особенно привлекали внимание Чижевского - ритм исторических событий земного человечества и Великий ритм самого Космоса. "Нам представляется, - писал он, - что органическая жизнь вообще и человеческая жизнь в частности равномерно движется по некоторой правильной весьма большой, но в то же время сомкнутой и, вследствие этой сомкнутости - ограниченной, спирали; эта спираль подобна той, какую образует любая точка нашей планеты при своем вращении вокруг своей оси и обращении вокруг солнца. Сутки замыкают известный малый цикл местного, земного порядка, год завершает большой цикл порядка космического.

Смена этих малых циклов, по которым совершается физическая, духовная и социальная эволюция, еще в той или иной степени может быть доступна нам при отрывании судеб человечества из зыбучих песков исторического времени; большой цикл в своем свершении должен представлять из себя некий великий и коренной переворот в человечестве, - переворот, который мы не можем ни предвидеть, ни даже предчувствовать, ибо он отделен от нас миллионами малых циклов, из которых каждый занимает целые исторические эпохи.

Чем характеризуется вообще каждая историческая эпоха? В ней, главным образом, мы должны заметить правильное чередование подъема и спуска человеческого прогресса. Перспектива истории представляет собою панораму грозного моря с высоко поднятыми волнами и зияющими безднами между ними. Мы видим, как мировые державы и великие царства, достигнув гребня волны - самой высокой точки своего развития, опускаются вниз, чтобы либо навсегда исчезнуть, либо вновь, совершив трудный путь подъема, вновь показаться на следующем гребне волны. Цикл завершен. Планета Истории прожила свои сутки. Наступают новые. Человечество опять совершает свой подъем, но подъем этот расположен уже в другом месте большого космического цикла. Все признаки, сопутствовавшие прежнему подъему, сохранились и при новом подъеме человечества, но изменились только в характере своих проявлений. Говорят, "человечество сделало шаг вперед", человечество эволюционирует!".

И еще: "…исторические лица - государственные мужи, гениальные полководцы, великие основатели религий - разве мы не находим их на гребне каждой исторической волны, отделенной одна от другой тысячами лет. Наоборот, мы не находим в новейшей истории ни одной индивидуальности, которая не существовала бы некогда в истории человечества и воспоминания о которой смутно носятся в дошедших до нас скудных отрывках преданий древних религий или мифологий. Все, что существует сегодня, уже было повторено неоднократно на земле и будет повторено огромное число раз и в грядущем, пока не завершится большой космический цикл исторического развития человечества; и что случится далее - мы не знаем и не можем предполагать. После того, как человечество выполнит свою задачу и оправдает смысл своего существования, может быть, начнется новый оборот восходящей космической спирали, ведущей к совершенствованию как мировые материальные системы, так и мировые органические группы".

Здесь мы находим у Чижевского целую философскую картину исторического развития человечества, сделанную на концепции ритма и поэтому более реальную, чем та, которая содержалась в теории исторического материализма. Именно космический ритм есть причина исторического ритма земного человечества. Каков механизм, соединяющий причину с ее следствием, пока трудно сказать. Эта проблема не только требует серьезных научных исследований, но и соответствующего сознания самого исследователя, работающего в рамках концепции новой теории познания космического мышления.

"То обстоятельство, что мы существуем, - отмечает Чижевский, - что мир, видимый нами, находится в полном расцвете и что таких миров, как наш звездный, только в разных стадиях развития, бесчисленное количество на всем протяжении Космоса, - неминуемо заставляет допустить, что развитие происходит не только в одном направлении, но что каждая система, подобно обособленному органическому существу, претерпевает свой цикл развития, начинающийся с зарождения и кончающийся смертью, и что подобно тому, как ни один атом умершего существа не исчезает с лица земли, а целиком входит в круговорот вещества для созидания новых существ, так и на развалинах умершего мира возникает новый, чтобы на своем жизненном пути пройти все стадии развития и, наконец, умереть для рождения следующего нового мира.

Поколения миров - и есть этот грандиозный космический ритм. Единица его - одно колебание космического маятника во времени - занимает биллионы биллионов наших земных лет. Но в масштабе всего великого мироздания оно - еле заметное мгновенье. И потому следует предположить, что не только доступные нам явления природы обладают свойственным им ритмом, но что и все, совершаемое в необъятных просторах мирового пространства, находясь в постоянном движении, отбивает мерные такты вездесущего, непрерывного ритма!".

Исследуя соотношение космических и земных ритмов, Чижевский пришел к очень важному выводу, носящему в системе познания методологический характер: "…эволюция, - пишет он, - в самом широком и обобщающем смысле, - конечна, но количество этих ритмически сменяющихся эволюций не имеет конца". Этим выводом он заложил методологическое основание для будущего рассмотрения космической и земной эволюции с точки зрения нового космического мышления. Начало или конец существуют лишь в ограниченных рамках какого-либо явления, в бесконечности же нет ни начала, ни конца. "Вечный круговорот вещей, Вечное Вневременное Возвращение - величайшая идея Палингенезиса некогда станет объективным достоянием Науки".

Эта идея владела его воображением ученого и философа. Он возражал тем, кто считал, что идея Палингенезиса отнимает у Вселенной и человека возможность бесконечного совершенствования, ибо каждый раз возвращает этот процесс к исходной точке. Но кто так считал, забывали о том, что эта точка новая, а не та же самая. И новый мир возникает, без сомнения, выше той точки, которая когда-то существовала. В связи с этим хотелось бы привести мудрые слова Германа Гессе, постигшего глубокую мысль Востока: "Мир, как его изображают эти мифы, предстает в своем начале божественным, блаженным, лучезарным, первозданно-прекрасным, как Золотой век; затем он заболевает и портится, все больше и больше впадает в грубость и убожество и к концу четырех все ниже спускающихся мировых веков он готов распасться и погибнуть под ногами танцующего и смеющегося Шивы; но это не конец, все начинается сызнова с улыбкой сновидца Вишну, который играющей рукой творит новый, юный, прекрасный, сияющий мир". Так свидетельствует индусская мифология, рассказывая о космических бесконечных циклах созидания и разрушения.

"Но очевидно, - отмечает Чижевский, - что вселенная или ее отдельные члены - звездные миры порознь - подвержены тому же космическому принципу, который мы наблюдаем в царстве органической и неорганической материи. Человек, животное и растение рождаются, живут и умирают; металлы, минералы и прочие неорганические вещества созидаются, живут и разрушаются или диссоциируют. То же самое совершается и со звездными системами: они созидаются, живут и погибают, чтобы вновь, переходя из газообразного состояния в твердое, создать новую систему или новый мир. И они, следовательно, подвержены тем же основным фазам, характеризующим всякое проявление материи.

Каждая индивидуальность, будь то микроорганизм или планета, должна погибнуть, чтобы уступить место новой, - и эта последняя опять повторяет весь цикл развития предыдущей, чтобы впоследствии дать место новой, и т.д. до бесконечности. Но бессмертие материи (не все ли равно, возвращается она в эфир или нет, а если и возвращается, она вновь из него и возникает), а также бессмертие протоплазмы неминуемо вносит в последующие циклы развития вселенной некоторые свои наследственные особенности. И возможно, что именно это наследство и есть та космическая эволюция, которая смутно угадывается нами".

Последняя фраза этого фрагмента о предполагаемом наследстве космической эволюции представляет большой интерес, так как увязывает космическую эволюцию с ритмом, которым звучит весь Космос и который определяет существование всех его форм. Подобная мысль дала основание Чижевскому поставить проблему о наличии единого принципа во всей Вселенной, соответственно и единого Закона для всех ее форм.

"Мы можем также утверждать, что единый принцип, создающий мир, один и тот же и проявляется в самых удаленных участках вселенной с той же последовательностью и в том же порядке действия. Таким образом, мы приходим к утверждению Единства образующего физического закона во всей вселенной".

Это единство определяет, по мысли Чижевского, и единство познания на Земле и в далеких мирах. Иными словами, все мыслящие существа Вселенной мыслят одинаково. "Есть лишь единственная форма логики, та, которая вытекает из логики закономерности. Следовательно, мы имеем: единство логического мышления". Сама материя заключает в себе изначальные элементы этого единства. "Именно, нисходя в глубину всего живого, - утверждает Чижевский, - и далее - в глубину материи, мы познаем единое начало, единую основу всего сущего - единство материи - электрон".

Он пишет об электромагнитном мировоззрении, которое "вместо множества обособленных констант выдвигает немногие универсальные". И продолжает: "И волей-неволей в уме назревает мысль о том, нельзя ли слить воедино все известные нам физические законы и, несмотря на их разнородные происхождения, создать из них один-единственный мировой закон, которому и только которому были бы подчинены и капля росы, отражающая солнце во всем его великолепии, и самое великолепное Солнце! Появление в науке мелкой и простой индивидуальности, на которую разлагается весь видимый материальный мир, - электрона, предвещает близость нового грандиозного синтеза, о котором только могла думать наука".

Так картина Вселенной, которую создал Чижевский на основе положений новой системы познания, значительно отличалась от той, которая существовала в традиционной науке. Она несла в себе потенциал новых научных открытий и нахождений, неожиданных подходов и новых взглядов на, казалось бы, уже устоявшиеся явления. Чижевский выступил здесь не только как ученый, но и как зрелый философ, несущий в себе новое космическое мировоззрение, которое впоследствии пронизало все его творчество и явилось причиной всех нападок на него, предпринятых учеными-традиционалистами. Но были и те, которые называли Чижевского "Леонардо да Винчи ХХ века" за его мысли, опережавшие свой век, и его исследования, которыми он подтвердил свои удивительные идеи и философские нахождения.

Один из известных философов В.В.Казютинский пишет по этому поводу: "...только сейчас мы начинаем, наконец, осознавать их эвристическую силу, все более и более убеждаясь в том, что они органически вплетаются в контекст современной науки и культуры. Без всякого преувеличения можно сказать, что А.Л.Чижевский был не только основоположником ряда новых направлений современной науки (таких, как космическая экология, гелиобиология, гелиотараксия, историометрия и другие), но что, наряду с К.Э.Циолковским и В.И.Вернадским, он сформулировал принципы, входящие в основания современной, постнеклассической науки, которые во многих отношениях целенаправляют современный научный поиск. Эти принципы выступали как философские, мировоззренческие ориентиры, позволившие обстоятельно изучить механизмы влияния космических факторов на биологические и социально-исторические процессы на Земле. Обнаружение таких влияний и построение - на стыке многих наук - их общей концепции было одним из самых примечательных вкладов А.Л.Чижевского в современное научное мышление".

Так называемое электромагнитное, или энергетическое, мировоззрение Чижевского дало ему возможность представить научную картину энергетической Вселенной крупными мазками художника и поэтическими образами. Его Космос, его Вселенная были прекрасны, привлекательны и наполнены энергетической жизнью, но в то же время не потеряли своей научности. "По бесконечным просторам Вселенной, - писал он, - с необычайной скоростью, подчиняясь законам космической электродинамики, мчатся потоки элементарных частиц - электронов и позитронов, несущих величайшие энергии, равные миллионам и даже миллиардам электронвольт. Выброшенные из звезд, из сверхновых звезд и из недр Солнца при термоядерных реакциях, они бороздят пространство Вселенной.

Грандиозные физико-химические процессы, развертывающиеся на поверхности и внутри нашего Солнца и многих миллиардов звезд, посылают в космическое пространство своих вестников - электромагнитные колебания и мощные корпускулярные потоки. Звезды являются первичными источниками света во Вселенной, и энергия их возникает при ядерных превращениях. Прочие большие тела, как, например, туманности и планеты, также излучают свет, но свет этот либо представляет собой флюоресценцию, либо является отраженным и рассеянным светом звезд.

Наше Солнце также не остается безучастным в этом деле и периодически заполняет космическое пространство мощными обломками атомов своей материи, несущими огромную энергию. Таким образом, предполагавшаяся ранее пустота (вакуум) мирового пространства - явление только кажущееся. Мировое пространство пронизывается магнитными полями, электромагнитными колебаниями различной частоты, потоками частиц величайших энергий, космической пылью, метеорами, метеоритами, болидами, обломками космических тел разной величины. Межзвездные магнитные поля, где блуждают сотни миллионов лет частицы высоких энергий, могут не только разгонять их до субсветовых скоростей, но и замедлять их движение.

Межзвездные магнитные поля различной конфигурации не только ускоряют или замедляют потоки этих частиц, но и определяют их направление. Эти частицы, встретив на пути своего движения сильные линии земного поля, отклоняются им в сторону полюсов Земли, обнаруживая себя в виде полярных сияний. На Землю, как от Солнца, так и с других сторон, устремляются частицы сверхвысоких энергий и попадают таким образом в магнитное поле нашей планеты. Магнитное поле Земли классифицирует эти частицы по энергиям и создает особые зоны, или пояса, в которых сконцентрированы потоки быстрых частиц. В экваториальную зону проникают лишь те частицы, которые имеют энергию в несколько миллиардов электронвольт. Области вблизи магнитных полюсов считаются свободными от частиц высоких энергий. И, таким образом, могут служить конусообразными "воротами" в Космос. Человек через полюс достигает любых высот, минуя опасные излучения".

Грандиозная энергетическая картина Мироздания, нарисованная "кистью" Чижевского, включает, как мы видим, и Землю, как неотъемлемую часть этой картины. Земля находится, как и остальные небесные тела, в русле энергетики космической эволюции и, безусловно, испытывает влияние этой энергетики. Мы имеем возможность наблюдать на нашей планете те же космические процессы, которые идут в бесконечных пространствах Вселенной. В этих пространствах происходят изменения, и они напоминают бушующий океан, но наполненный не водой, а энергиями различных уровней, качеств и вибраций. Земля также несет в себе изменения, и человек, находящийся на ее поверхности, испытывает их на себе. "Земной шар, - замечает Чижевский, - сравнивают с апельсином, корка которого - это земная кора.

Для приближенного соотношения это верно. Мы живем на тоненькой кожуре нашей Земли, подвижной и тревожной. Материки плавают на ней: теперь очевидно, что во время одной из прежних катастроф Европа и Африка отделились от Америки, Австралия от Азии или, точнее, от Индии. Одновременно из внутренности Земли выделились полужидкие раскаленные тела - нынешняя Луна. Это не доказано, но возможно. Тонкая оболочка Земли подвижна и тревожна. Внутренняя энергия жизни земного тела ищет выхода из этой внутренности, материя расширяется, вулканы периодически выбрасывают газы, лаву и пепел, землетрясения и обвалы уносят тысячи человеческих жизней. Набеги морской воды разрушают дамбы и ровняют с поверхностью Земли все то, чем человек пожелал возвыситься, - его сооружения, города, заводы и фабрики.

Имеются указания, что тело Земли расширяется, эллипсоид ее растягивается по меридианам и параллелям. Кабели, проложенные на дне океана, рвутся, как натянутые струны, и концы их расходятся на целые километры. В наиболее тонких местах земной коры постоянно происходят большие изменения: острова то опускаются в океан, то поднимаются вверх. Подводные извержения, о которых нам известно не все, что следовало бы знать, предупреждают нас о возможных грядущих катаклизмах или даже о едином земном катаклизме. Никто не вслушивается в таинственный говор земных недр. Никто! Ученые пишут статьи, делают расчеты, произносят речи, взрывают бомбы, бурят земную кору, бурят, и, возможно, не там, где надо. Из всех самых страшных дел самыми убийственными являются взрывы атомных и водородных бомб. Над земной корой, тонкой, подвижной и трепетной, и внутри нее происходят, по воле человека, страшные процессы, надземные и подземные взрывы, имеющие колоссальную мощность"

Именно те ученые, в том числе и Чижевский, которые закладывали фундамент космического мышления, были первыми, кто стал протестовать против нарушения человеком экологического равновесия Земли. Рассматривая земные процессы с точки зрения космической эволюции и воздействия Космоса на нашу планету, эта часть ученых первая поняла опасности, которые таила в себе "внекосмическая" позиция. Человек "не думает, - утверждал Чижевский, - над тем, что собственные колебания земного тела, периодические и спорадические, происходящие от самых разных внутренних и внешних причин, могут совпасть со взрывной волной и сложиться с ней. Одно из таких "удачных" сложений разорвет земную кожуру на тысячи километров, и мощность разрыва будет равна, по К.Э.Циолковскому, 10100 эрг.

Колоссальная, еще не подсчитанная внутренняя энергия земного тела вырвется наружу, выплеснет новую Луну и обратит часть океанов в пар. Земля даст большую осадку, сузится, возникнут тысячи огромных трещин, которые поглотят цветущие города и даже целые страны, моря и океаны затопят образовавшиеся низменности, и под водой погибнут современные Атлантиды, погибнет все"

Страшная картина гибели нашей планеты, нарисованная Чижевским, не являлась плодом его поэтического воображения. Это была реальность, в основании которой лежали научные расчеты и эмпирические выводы. Повлияло ли это на кого-либо? Скорее нет. Много лет спустя после того, как великим Чижевским были написаны эти предупреждающие строки, все останется по-прежнему. Человек продолжает нарушать экологическое равновесие Земли еще интенсивней. И существует возможность, что пророческие строки Чижевского обернутся действительностью. Нарушение экологического равновесия на Земле неизбежно приведет и к разрушительным процессам в самом Космосе.

Но безответственность, невежество, а порой и безумие владеют теми, от кого все это зависит. Разрушение жизни на Земле есть не менее страшное деяние, чем гибель самой планеты. Чижевский был уверен, что эта жизнь, как и сам человек, явление космическое. Проблема возникновения жизни волновала не одно поколение ученых, но и до сих пор в этой области больше гипотез и предположений, чем обоснованных научных выводов. В связи с этим обращает на себя внимание фраза Чижевского о том, что жизнь создана воздействием творческой динамики Космоса на инертный материал Земли. Здесь таится какая-то догадка, проявление которой требует большой и длительной исследовательской работы.

За этой догадкой явно стоит метанаучный способ познания, какое-то удивительное озарение, которое не однажды вспыхивало в сердце ученого. Он не раз демонстрировал это слияние научного и вненаучного способов познания, которое приносило ему не однажды плодотворные идеи. В нем самом жил синтез различных способов познания - таких, как наука, философия, искусство, в меньшей степени религиозная мысль. Он сам был поэтом и художником и постигал искусство не из книг и музеев, а через собственное творчество. Поэзия, в которой ритм играл важнейшую роль, помогла ему понять космическое значение искусства, как такового.

Чижевский начал писать стихи еще в раннем детстве, они окрепли в юности и составили в зрелости целый, очень своеобразный слой русской поэзии, уходящий своими корнями в поэзию Серебряного века. Его любимым поэтом был Валерий Брюсов, сочетавший в своей поэзии поэтическую образность с интеллектуальными нахождениями и научными идеями, за что был порицаем рядом крупных поэтов. В 1918 году у Чижевского вышел первый сборник стихов и удивительная по своей духовной наполненности работа, которая называлась "Академия поэзии", проект, представленный Чижевским молодой стране. Читая работу, понимаешь, сколь долго и вдохновенно трудился над ней автор, и, если бы проект осуществился, жизнь, возможно, стала бы другой и культура нашла бы в ней более достойное и подобающее ей место. Работе предпослан знаменательный эпиграф - высказывание Габриеля Тарда: "Искусство есть предчувствие грядущей истины". В поэзии более чем где-либо воплощаются эти слова.

Предчувствие истины мы находим у многих русских поэтов Серебряного века, в том числе и у Чижевского. Свои космические идеи он выразил не только в науке и философии, но и, прежде всего, в стихах. В "Академии поэзии" он писал: "Выразить мимолетное чувство в нескольких словах и дать полную картину переживания, могущего направить наш дух в область космических волн и приобщить его к жизни вселенной, - вот задача поэтического творчества". Он нисколько не сомневался и был в этом прав, что именно поэзия, со всеми ее особенностями, может приобщить наш дух к жизни Вселенной. Ибо не только он один мог сделать это, но вся русская поэзия Серебряного века, которая стояла за ним, творчество ее крупнейших поэтов могло показать дорогу туда, в "область космических волн".

Он считал искусство тем явлением, которое может объединить устремление народа в единое русло культурного созидания. "…Искусство родилось, - писал он, - на самой заре человечества, и не было ни одной эпохи, ни одного народа, не имевших своего искусства". Именно оно, в разных его формах, могло вывести многострадальный народ России из невежества, тьмы и кошмара той жизни, которая сложилась в стране волею ее исторической судьбы. "Революция испепелила предрассудки и заблуждения, - писал он с молодым вдохновением, - и, освобожденные от их цепей, мы видим, к чему должны стремиться всею своею душою.

Надо учить народ!
Но и этого мало: следует воспитать его!

Если первое достигается наукой - от азбуки до высшего математического анализа, второе - исключительно искусством.

Поэтому одновременно с преподаванием азбуки следует преподавать искусство, внушая любовь к нему.

Однако нельзя думать, что загрубелые массы, развращенные материалистическим направлением века, легко поддадутся воздействию какого-либо искусства, да это и не важно… Надо стараться, чтобы подрастающее поколение не чуждалось искусства, а потому следует культивировать искусство в душе ребенка. Когда же народ очистится влиянием культуры, к нему не пристанут никакие разрушающие идеи темных своекорыстных сил. Действительно, отрешенность народа от истинного искусства ведет к закрепощению его в темных рамках пошлой, будничной жизни, и только плоды высших достижений в состоянии возвысить народ над уровнем абсолютного невежества, вывести его на свет и научить сознанию человеческой обязанности, пробуждая в душе его чистые, нравственные инстинкты.

Сделать человека человеком - вот всепоглощающая цель искусства". Читая эти строки, приходится только удивляться духовной и нравственной зрелости молодого автора, которому в то время был только 21 год. В нем в то время формировался, а затем и вырос Учитель с большой буквы, заслугой которого являлось то, что он никогда себя таким Учителем не считал, но всегда исправно исполнял свой учительский долг. Он считал, что истинное искусство всегда нравственно. Он процитировал в "Академии поэзии" слова еще одного Учителя - Льва Толстого, который писал: "Просвещение, не основанное на нравственной жизни, не было и никогда не будет просвещением, а будет всегда затемнением и развращением".

Среди всех видов искусства он считал поэзию и музыку вечными и "не разрушаемыми волнами времени". Поэзия, писал он, "есть постигнутая истина". Но эта истина облечена в тайну образов, которая проявляется в свой срок. Предчувствие истины всегда жило в поэте, так же как и предвидение будущего. В своем проекте он рассуждал о космическом сознании как высшей форме сознания, которое до сих пор было присуще лишь немногим жителям Земли, среди которых преобладали поэты, такие, как Данте, Бэкон, Уитмен, Карпентер, Теннисон и ряд других. Это высшее сознание, или космическое чувство, он был уверен в этом, охватит "всех своим интуитивным откровением о Вечности и Бессмертии, создав новую, более совершенную фазу в истории эволюционирующей психической жизни".

Идея космического сознания как высшей его формы прозвучала в этой ранней работе Чижевского, но, к сожалению, не была замечена ни миром науки, ни миром искусства, и только сейчас, в XXI веке, робко пробивает себе путь. Осмысление Чижевским этого космического сознания есть важнейший вклад в формирующееся космическое мышление. Вместе с этим введение им в теорию познания интуитивного откровения, сложившегося в духовном пространстве человеческой культуры, было смелым и необходимым шагом в процессе создания новой системы познания космического мышления. "Истинное поэтическое произведение, - отмечал он, - вырванное из глубины духа, может стать таким откровением, какое не достигнет строго размышляющая философия или наука.

Между тем надо знать, что задача поэзии вполне аналогична задачам науки - свести разнообразные явления действительности к возможно меньшему числу обобщений". И еще: "…подобно тому, как наука стремится подчинить себе различные физические явления, а метафизика свое внимание сосредоточивает на том, что лежит выше обычных земных интересов, на вопросах о сущности мира, о предназначении человека, так и поэтическое искусство на высших ступенях своего развития подходит к глубочайшим проблемам бытия". То, что поэзия, как область искусства, есть один из важнейших способов духовного познания, ни в чем не уступающий науке, проходит через всю концепцию "Академии поэзии".

Культурный проект Чижевского не ограничивается лишь теоретическими рассуждениями. Он обладал удивительной способностью соединять теорию с практикой в любом виде своей деятельности. Что же касается "Академии поэзии", то он разработал всю концепцию ее деятельности, начиная от учебных программ, предметов, которые там будут преподаваться, и кончая тем, какие должны быть у Академии здания, аудитории и окружающее пространство. Что-то во всем этом напоминало древнюю афинскую академию философов, но было в ней и много нового, что отвечало современным условиям, новому космическому мышлению.

В отличие от афинской академии, где были собраны избранные, в определенной мере изолированные от внешнего мира, "Академия поэзии" должна была стать широкой культурной организацией и направлять свои творческие усилия на подлинное просвещение народа и на укрепление культурных устоев в разоренной мировой войной и революцией стране. К сожалению, по ряду причин, хорошо всем известных, проект не был воплощен в жизнь. Но, как ни странно, актуальность мыслей Чижевского с годами обретала все большее значение и особенно возросла в наше время, когда подлинная культура катастрофически теряет свое предназначение.

Его стихотворения были прозрачно-хрустальны, наполнены глубиной сверкающей мысли, и в каждом из них отражалось познание окружающего мира, связанное тесно с ритмом его утонченной внутренней жизни.

Поэзия есть чудо, раскрытое богами:
То разума сиянье, то чувства утонченье,
О, смертный, наслаждайся - прильни плотней устами
К насыщенному кубку: в нем - скорби утоленье.

И мир перед тобою в тот миг преобразится:
Незримое - увидишь, неверное - исчезнет,
И нового познанья светило загорится
Во мраке первозданном - твоей душевной бездне.

И еще:

Вчера был первый вешний день,
Весь позлащенный чистым светом,
И сине-розовая тень
Играла в воздухе прогретом.
Вокруг немолчный голос пел -
То пело небо голубое,
И мир раскрылся, просветлел
В своем преображенном строе.
Когда же сумерки пришли
И в синеве простерлись дали,
И звезды над лицом Земли,
Как бы ожив, затрепетали, -
Я в утомленном забытьи
Предался ясному покою,
И поспешили снизойти
Ко мне видения толпою.

К этим двум мне хочется добавить еще одно стихотворение, замечательное по глубине присутствующей в нем мысли. Оно называется "Подсолнечник".

Лик Солнца у тебя, подсолнечник простой:
Посередине диск, вокруг - протуберанцы.
Так видятся они во времена затмений,
Когда Луна собой загородит светило
И в грозном небе вдруг зажжется излученье.
Цветок-подсолнечник и Солнце - вот сравненье!

Но ближе всмотримся в престранную игру:
Не только внешнее нас удивляет сходство,
А то, что каждый день, с восхода до заката,
Подсолнечник следит за братом в небесах!
Весьма настойчиво, внимательно, упрямо,
Направив на лучи свою головку прямо.

Два братца кровные в сиянье золотом,
И оба каждый миг брат брата зорко видят,
Брат перед братом как с докладом предстают -
На небе - Солнца диск, а на земле - подсолнух!
Что значит это вдохновенное сближенье:
Сочувствие иль тайное отображенье?

Растолковать все это можно просто так:
Не вызреть семечкам подсолнуха за лето,
Стой неподвижно он, как блин, на огороде.
Природой сотворен он как гелиостат,
Что движет зеркало за диском Солнца вечно,
Пружиной пущенный, стальной и долговечной.
Но сердцу хочется совсем не то!
Так и поэзия в пустой войне с наукой,
По сути же у них - единый корень;
Обязаны служить единому - познанью,
Познанье же, друзья, вмещает все в себя:
Материю и Дух в извечной их борьбе.

Во всех трех стихотворениях утверждается, что поэзия есть способ познания, а не просто рифмованная мысль. Мысль, присутствующая в ней, есть мысль высокого измерения, возникшая из таинственных глубин Космоса. Поэзия, как кристалл, сверкает цветовым разнообразием своих граней. Если, в силу наших субъективных особенностей, мы увидим лишь одну ее грань, то наше понимание будет прямолинейным или плоским. Если нам удастся "повращать" этот кристалл и увидеть все его грани, то восприятие наше будет совсем другим. Мы получим возможность проникнуть в глубинную суть мыслей и поэтических образов, содержащихся в том или ином стихотворении. Эта особенность, более чем у других поэтов, присуща поэзии Чижевского. "Поэзии, - писал Чижевский, - похищающей божественные тайны сияющего Солнца, лучи которого пронзают телесную оболочку и озаряют глубины запредельных океанов бытия, принадлежит величайшая будущность в освобожденной ею общемировой духовной жизни".

Поэзия Чижевского философична и космична. Она, вне всякого сомнения, постигает то, что не было еще затронуто наукой. Ибо поэзия в своем смелом полете озарений и откровений обгоняет науку. Поэзия стоит много ближе к космическому мышлению, она обладает творческим синтезом, который дает возможность представить мысль или образ в его обобщенном, завершенном виде.

Проблемы иных миров, которые существовали в духовном поле познания человечества, теперь открывались в стихах ученого. Они возникали и из его снов и видений, связанных с инобытием, углубляя образное и духовное познание этого пространства.

Закон и хаос, тьма и свет,
Начала, центра, грани нет.
Реальный мир в мгновенном сне,
Явь - тени, тени лишь одне.

В стихотворении "Сны" он пишет:

Из глубины идут звучанья,
Из глубины и тишины,
И возникают созерцанья,
И сны бегут, как явь, - но сны!

Непостижимый нам дотоле
Метафизический полет
Уносит к небывалой воле
И звездным вихрем обдает.

И мы влетаем в постиженья
И в нестерпимо-яркий свет.
О, нет тому осуществленья,
Чего на самом деле нет!

Что такое сон, он дает понять в стихотворении "Безмолвие".

Безмолвно все: и небо и земля,
Безлюдна отдалений вереница,
В спокойствии, не плача, не моля,
Спит человек, и гад, и лес, и птица.

И в этот мир всеобщей тишины,
Преодолев запретные пороги,
Врываются тревожащие сны,
Слетают прорицающие боги.

Но тихо все, и нем наш разговор…
Часы бегут законно за часами,
А с высоты следит бездонный взор
Холодными и жесткими лучами.

И еще одно стихотворение о сне.

На небесах давно багряный блеск потух.
В пифийские пути направился мой дух,
В томительную даль, за ловлею видений
Прозрений призрачных и вещих вдохновений.
Чем беспредельней ночь - тем беспокойней я,
Ни тьмы не превозмочь, ни скрыться от нея.
Уж ловит жадный мозг причудливые лики,
Врываются во мгле и копошатся блики
И, небеса подняв, к созвездиям стремят,
А я мечусь меж них, волнением объят,
Их поведение прилежно изучаю
И знаю многое, а думал, что не знаю.

В этих стихотворениях о снах мы находим для себя немало открытий, которые имеют немаловажное значение для изучения таинственных глубин Мироздания, звучащих в самом человеке словами и образами видений. Из всего прочитанного, где описывается восприятие поэтом сна, мы можем понять, что сон есть отражение реального мира, существующего где-то в иных измерениях. Этот реальный мир в отличие от нашего может быть назван миром иным, а может быть, и Высшим, возникшим в результате преображения, или трансформации, материи. Сон же есть дверь в этот иной мир, которая, если можно так сказать, открывается, когда человек находится в особом ночном состоянии. Там, в этом таинственном мире или мирах, существует источник знаний, к которому можно прикоснуться. "И знаю многое, а думал, что не знаю". Или: "И мы влетаем в постиженья и в нестерпимо-яркий свет". И еще: "Реальный мир в мгновенном сне". И вместе с этим: "И сны бегут, как явь, - но сны!"

Чижевский обращает внимание на пророческий характер сна, куда "слетают прорицающие боги". Ему, поэту и ученому, удается в коротких своих стихотворениях показать еще не изученный феномен познания через искусство и, в частности, через поэзию. Его стихи в этом отношении шли в одном русле со стихами таких крупнейших поэтов-философов Серебряного века, как Ф.И.Тютчев, В.С.Соловьев, А.А.Блок. В своей поэзии Чижевский, пройдя через личный опыт познания в духовном пространстве, провел мысль о двойственности человека, связанного с Космосом и одновременно с Землею, служащего мостом между одним и другим.

Эту двойственность он остро ощущал на себе и понимал хорошо, что, если ее не осознать, будет трудно познать особенности космического мышления. Его поэзия, ее образы и мысли, помогали понять такие особенности. "Условимся, - писал он, - под плодами истинного поэтического творчества понимать такое поэтическое произведение, которое "расширяет" наше познание мира, явлений, вещей, событий; приводит в движение нашу мысль и тем самым заставляет мыслить и имеет само по себе, независимо от влияния на нас, философскую, этическую и эстетическую ценность". Это были не только слова. Его стихи были именно такими. Написанные ученым и подлинным поэтом, они, несомненно, представляют не только эстетическую ценность, но и научную. Космическая тема, в конкретном выражении, в той или иной степени пронизывает поэзию Чижевского. В этой теме чаще всего его привлекает Солнце, ритмами деятельности которого он занимался в русле экспериментальной науки.

Великолепное, державное Светило,
Я познаю в тебе собрата-близнеца,
Чьей огненной груди нет смертного конца,
Что в бесконечности, что будет и что было.

В несчетной тьме времен ты стройно восходило
С чертами строгими родимого лица,
И скорбного меня, земного пришлеца,
Объяла радостная творческая сила.
В живом, где грузный пласт космической руды,
Из черной древности звучишь победно ты,
Испепеляя цепь неверных наших хроник, -
И я воскрес - пою. О, в этой вязкой мгле,
Под взглядом вечности ликуй, солнцепоклонник,
Припав к отвергнутой Праматери-Земле.

Удивительное явление поэзия! В своем узком литературном пространстве она разворачивает мысли высокого измерения, в которые входит и весь Космос, и его творящее явление, такое как Солнце, чье живительное излучение поддерживает жизнь планеты и всего того, что находится на ее поверхности. Такой сложнейший процесс выражен буквально в нескольких строчках, простых и в то же время невероятно глубоких.

В несчетной тьме времен ты стройно восходило
С чертами строгими родимого лица,
И скорбного меня, земного пришлеца,
Объяла радостная творческая сила.

Чем выше измерение пространственной мысли, тем глубже она, тем меньше литературного пространства она требует. Она уходит в такую глубину, где высокая степень измерения не имеет предела ни в своей многослойной образности, ни в своей познавательной насыщенности. И всю эту космическую сложность, а иногда и ее духовную наполненность можно выразить простыми словами. И чем проще и точней эти слова, тем выше измерение самой мысли. Подлинная поэзия работает на более высоком измерении, чем эмпирическая наука. У Чижевского есть удивительное стихотворение, посвященное циклу умирания Вселенной в пространстве Великого космического ритма. Оно называется "Наступление мифологической ночи".

Лишь только знак подаст Юпитер,
Как будет тьма и тишина
В пространствах неба необъятных
Немедленно учреждена.

Так, Солнце - жгучий повелитель
Золотолитых наших дней,
Удержит звонко-огненогих
И проницающих коней.

И пригвоздит морские бури
Трезубцем к лону вод Нептун:
Утихнет мировое море,
Погаснут плески звезд и лун.

Все остановится в природе:
Прервется трав и листьев речь,
И ветер сложит свои крылья,
И реки перестанут течь.

Всплеск познавательной силы этого стихотворения, действующий не только на интеллект читателя, но и на его чувства, нельзя ни с чем сравнить. Два стихотворения Чижевского - "Галилей" и "Гиппократу" можно считать программными в пространстве его космических идей и нахождений.

И вновь и вновь взошли на Солнце пятна,
И омрачились трезвые умы,
И пал престол, и были неотвратны
Голодный мор и ужасы чумы.

И вал морской вскипел от колебаний,
И норд сверкал, и двигались смерчи,
И родились на ниве состязаний
Фанатики, герои, палачи.

И жизни лик подернулся гримасой:
Метался компас - буйствовал народ,
А над Землей и над людскою массой
Свершало Солнце свой законный ход.

О, ты, узревший солнечные пятна
С великолепной дерзостью своей, -
Не ведал ты, как будут мне понятны
И близки твои скорби, Галилей!

И второе стихотворение:

Ночные небеса в сиянье тайном звезд
Роднят меня с тобой сквозь бег тысячелетий.
Все те ж они, как встарь. И те ж миллиарды верст
Разъединяют нас. А мы - земные дети -
Глядим в ночной простор с поднятой головой,
Хотим в сиянье звезд постичь законы мира,
Соединив в одно их с жизнью роковой
И тросы протянув от нас до Альтаира.
Я, как и ты, смотря на лучезарный хор,
Стараюсь пристально проникнуть в сочетанья
Живой мозаики, хочу понять узор
Явлений жизненных и звездного сиянья.
Для нас с тобою мир - родное существо,
Столь близкое душе, столь родственно-простое,
Что наблюдать за ним - для мысли торжество,
И радостно будить молчанье вековое
В туманностях, во мглах, во глубине земной
И в излучениях - солярном или звездном,
Вскрывать покрытые глухою пеленой
Перед невеждами - космические бездны.
Для нас едино - всё: и в малом и большом.
Кровь общая течет по жилам всей вселенной.
Ты подошел ко мне, и мыслим мы вдвоем,
Вне всех времен земных, в отраде вдохновенной
И вне пространств земных. Бежит под нами мгла,
Стихии движутся в работе повсеместной,
Бьет хаос в берег наш; приветлива, светла,
Глядится жизнь сама из глубины небесной.
И явственно сквозь бег измышленных времен
И многомерные, крылатые пространства
Пронизывает мир незыблемый закон -
Стихий изменчивых под маской постоянства,
И вот редеет мгла. Из хаоса стремят
Формотворящие строительные токи,
Иные времена иным мирам дарят
И утверждают их движения на сроки.
И в созиданиях мы чувствуем полней
Взаимодействие стихий между собою -
И сопряженное влияние теней,
Отброшенных на нас вселенскою борьбою.
Мы - дети Космоса. И наш родимый дом
Так спаян общностью и неразрывно прочен,
Что чувствуем себя мы слитыми в одном,
Что в каждой точке мир - весь мир сосредоточен…
И жизнь - повсюду жизнь в материи самой,
В глубинах вещества - от края и до края
Торжественно течет в борьбе с великой тьмой,
Страдает и горит, нигде не умолкая.

Проблемой влияния солнечных пятен и солнечного ритма на жизнь людей Чижевский занимался не только как поэт, но и как ученый. Стихотворение, обращенное к Гиппократу, повествует об одушевленном Космосе, с которым у человека существует крепкое и неразрывное единство. "Мы - дети Космоса" - научное и художественное кредо Чижевского. То, что написано в этом стихотворении, впоследствии было изложено им научным языком в ряде его работ. Но одно другому не мешало, поэтический язык был сильнее формул и описаний экспериментов.

Читая это стихотворение, ощущаешь как бы личную причастность автора ко всему, что происходит в Космосе. Идея одушевленности Космоса в поэзии Чижевского представлена вдохновенными словами: "И жизнь - повсюду жизнь в материи самой, в глубинах вещества от края и до края". В данном случае познание Космоса через поэзию происходит эффективней, чем через науку. Поэтому Чижевский не зря для просвещения народа предлагал именно "Академию поэзии". Он верил в то, что когда-нибудь различные способы познания синтезируются в одну систему, возможно, не похожую на те ее части, которые войдут в нее как составляющие. Философские его идеи шли вместе с мыслями о Космосе, и Космос был всегда их фоном.

Неведомо и нам ответа нет.
И только в смутном отдалении
Сквозь пустоту томится бег планет,
Живущих день, блистающих мгновение.

Но где б ни вышла ты из темноты
Великолепными колоссами, -
Ты к нам летишь и нас тревожишь ты
От века нерешенными вопросами.

Один вопрос в устах или вне уст:
Тоска по тьме исчезновения, -
И все горит, страдая, древний куст
От первых до последних дней творения.

Так! От себя нам некуда уйти,
Как нам не скрыться от страдания.
О, Мать-Материя, - трудны пути
На высоту Миросознания.

Слово Чижевского "Миросознание" означает целый сложный процесс расширения сознания человека до уровня космического. Без такого процесса нельзя достигнуть космического мышления, невозможно разработать методологию новой системы познания. В его стихах нередко одним или двумя словами обозначаются сложнейшие явления. Вот короткое стихотворение в две строфы "О времени и пространстве":

Обманы мира нам необходимы:
Мы в них черпаем тайны мирозданья,
Но эти тайны здесь необоримы,
Имея относительность сознанья.

Так, забывая жизни скоротечность,
Постигнем мы, что Время есть Движенье,
И, покидая цепкую Конечность, -
Что бесконечность есть Круговращенье!...

В стихотворении заключены две важнейшие философские мысли, тесно связанные друг с другом своей причастностью к космической эволюции. "Относительность сознания" - определяет мысль, которую Чижевский не уставал повторять. От уровня сознания зависит наше восприятие окружающего мира. Высокое сознание, не говоря уже о космическом, выходящем за пределы Земли, ощущает и воспринимает мир совсем не так, как низкое.

Относительность сознания - это особенность нашей психологии, которую надо учитывать при формировании новой системы познания. Также необходимо учитывать, что "Время есть Движенье", а "Бесконечность есть Круговращенье" - мысль Чижевского, подтверждающая спиралевидность развития космической эволюции, каждый виток которой есть более высокая ступень, по сравнению с предыдущей. Будучи в конечном счете земным человеком, Чижевский писал прекрасные стихи и о собственных переживаниях. Особенно ему удавались стихи о природе и Родине.

Поет под дугой колокольчик,
Поет он о доле людской,
Поет и за сердце хватает
Осеннею терпкой тоской.
На небе все тучи да тучи,
В безлюдье буреют поля,
Покорно и молча уснула
Усталая матерь-земля,

И пыль - только пыль вековая
Подолгу висит над глухой,
Исхоженной, древней дорогой
Своей пеленою седой.

Холодные синие дали,
Унылая голь деревень,
И плачет, и плачет, и плачет
Озябший сентябрьский день.

Близка мне твоя обреченность
И сладок мне горький твой хлеб…
О, Русь, мы разделим по-братски
Превратности темных судеб.

Как поэт, обладающий пророческим даром, он предвидел те "темные судьбы", которые он позже не в стихах, а в реальности разделит с Россией. Зима производила на него совсем иное воздействие.

Гремит, звенит на солнце день.
Слепят восторженные взоры
Розовощекие просторы,
Голубопламенная тень.

Сквозь остроколкий воздух видно:
В лесу, как храме огневом,
Деревья блещут искровидно
Литым, чистейшим серебром.

И солнце ядрами дробится,
И, преломлясь о зеркала,
В зеленом сумраке угла
Взлетают радужные птицы.

И несмотря на то, что эти стихи написаны о земной природе, космическое мироощущение сверкает между строк.

В стихотворении "Вечернее небо" мы читаем:

В часы, когда Солнце вечернее - Атум -
Варит себе пищу в кипящих котлах
И пламенно-медные стрелы заката
Летят и сверкают в пылающих мглах, -

Драконы, чудовища, птицы и змеи,
Залитые кровью, стремятся в котлы,
И реют, и тают, огнем пламенея,
Среди огнедышащей розовой мглы;

И только коснутся к краям раскаленным,
Сольются в один ослепительный дым
И гибнут в порыве своем исступленном,
Венчая светило венцом золотым.

А сверху, над грозным пожаром захода,
Сквозь пурпурный хаос врываются к нам
Прозрачно-зеленые бездны, как воды,
Текущие вдаль по иным небесам.

И в бледно-зеленой бездонной пустыне,
Где как бы начало Вселенной иной,
Являются чуждые нам, как святыни,
Холодные звезды Вселенной ночной.

В нем жило удивительно тонкое ощущение красоты земной природы и ее космичности, не прямолинейной, а как бы выступающей из флера земной атмосферы и творящей те образы, мгновенность которых он схватывал своим гибким словом. Он был незаурядным поэтом, но и не менее значительным художником. Учился в раннем детстве в студии знаменитого Дега, с которым свела его судьба во время поездки с родителями по Франции. Однако не каждый научившийся рисовать становится художником. Он же - стал. В самые тяжелые послереволюционные годы картины, которые он писал и продавал или обменивал, спасли семью от голода. Известно, что красота ценима даже в самые лихие времена. "В общий хозяйственный баланс, помимо служебного пайка, - вспоминал Чижевский, - я вносил свой пай.

Он заключался в том, что я писал маслом по грубому полотну пейзажи, и затем они при усердии комиссионера обменивались на базаре на съестные припасы. Картины я писал по памяти, большие, по полтора-два метра в длину, яркие, иногда даже удачные, но почти всегда с дорогим моей душе легким оттенком импрессионизма. Вместо толстого бронзового багета, который скоро исчез из нашего дома, подрамник сверху обивался тонкими планками, которые покрывали золотистым порошком для елочных картонажей.

В общей сложности на калужском базаре, что около Ивановской церкви, за 1918-1922 годы было обменено на съестные припасы около ста картин "моей кисти". Он сам несколько иронически относился к своему художеству. Однако живопись занимала значительное место в его духовной и интеллектуальной жизни, и не только собственная. Например, согласно сообщению известного исследователя наследия Чижевского В.Н.Ягодинского, ученый использовал картину Н.К.Рериха "Знамение" в своей работе "Эпидемические катастрофы и периодическая деятельность Солнца" для подтверждения своего научного текста.

Тот же Ягодинский приводит отзыв одного из крупных физиков, Д.И.Блохинцева: "Многие из его акварелей (А.Л.Чижевского) просто прекрасны, другие хороши. Но, быть может, самое главное, о чем говорят эти картины, как и стихи, заключается в том, что они раскрывают перед нами образ истинно великого русского человека в том смысле, в котором он всегда понимался в России. Необходимой и неотъемлемой, обязательной чертой этого образа были не столько успехи в той или иной науке, а скорее создание мировоззрения. Наука, поэзия, искусство - все это должно быть лишь частью души великого гуманиста и его деятельности". Вот созданием этого мировоззрения, которым прекрасно сам владел, Чижевский занимался и в науке, и в искусстве.

Сама космическая эволюция востребовала такую личность, как Чижевский, соединивший в себе в равной степени науку, поэзию и художество. "Между логикой исследователя природы и эстетическим чувством ценителя ее красот, - писал К.А.Тимирязев, - есть какая-то внутренняя органическая связь. Неоднократно отслеживал я мысль, что ландшафтная живопись не случайно достигла своего развития именно в XIX веке - веке естествознания, - но, к стыду моему, только на днях узнал, что имел единомышленника и предшественника в этом отношении в лице Д.И. Менделеева".

Чижевский был художником-пейзажистом в полном смысле этого слова. Две тысячи его работ посвящены в основном русскому пейзажу. И каждая из них отличается от другой и по настроению, и по свету, и по ритму и музыке, в ней заключенной. Не ошибусь, если скажу, что прекрасные пейзажи Чижевского столь музыкальны, что составляют как бы бесконечно звучащую симфонию. В его картинах, как и в его поэзии, сплелись воедино Земля и Космос, философия и высокое искусство. А, между прочим, Чижевский вовсе не был ни профессиональным художником, ни профессиональным поэтом. Он был только профессиональным ученым, но природа изначально так богато его одарила, что его искусство и его научные исследования стояли на одном уровне, не уступая друг другу, создавая мощный синтез в новой системе познания. "Чижевский, - пишет В.Н. Ягодинский, - рисовал всю жизнь, в самых трудных жизненных условиях, самыми примитивными и некачественными материалами. Это говорит о том, что живопись была для него, так же как и поэзия, не развлечением, не отдыхом, а потребностью".

У него была еще одна удивительная способность - писать пейзажи по памяти. Эта особенность давала ему возможность запечатлевать позже увиденное и подсмотренное мгновение природы, когда нельзя было сделать натурный эскиз. А таких трудных моментов было у него немало. "По воспоминаниям его жены, Нины Вадимовны, он , - пишет В.Н.Ягодинский, - принимался рисовать "по памяти", как только выдавалось свободное время, а иногда даже прерывал научную работу для очередного, внезапно возникавшего сюжета рисунка". И это "внезапное возникновение" сюжета свидетельствует об его уникальной художественной одаренности и своеобразии внутреннего мира, которое проявилось во всех областях его творчества. И то, что до сих пор имя Чижевского не включено в список художников-космистов, это большое упущение. Ибо он отразил в своих художественных работах еще одну тонкую грань Космоса и взаимодействие в пространстве этой грани Земли и Неба.

Но так сложилось, что его поэзия и художество воспринимались как любительство, что было крайне несправедливым. Что же касается его научных достижений, то они получили мировое признание, несмотря на все трудности, через которые ему пришлось пройти. "Уже с восемнадцатилетнего возраста, - вспоминает Александр Леонидович, - во мне проявлялись некоторые положительные черты: это способность к обобщению и еще другая, странная с первого взгляда способность, или качество ума, - это отрицание того, что казалось незыблемым, твердым и нерушимым. Я считал также, что математика равноценна поэзии, живописи и музыке. Я считал, что плюс и минус - величайшие знаки природы. Я многого не принимал на веру и уподоблялся апостолу Фоме, желавшему лично убедиться в правильности того или иного высказывания или утверждения. Все опыты я всегда ставил сам и всегда в таком масштабе и количестве, от которых все приходили в ужас". И еще: "Я по своей внешности ничем не походил на людей науки, о которых принято говорить, что они рассеянны, небрежны по отношению к своей внешности, задумчивы, неразговорчивы. Я был в меру разговорчив, восторжен, увлекался поэзией, играл на рояле и скрипке и был страстным коллекционером.

В детстве я собирал марки, затем занимался нумизматикой и, наконец, перешел к собиранию книг и научных фактов. Последнее сделалось моей страстью. В то время моя собственная библиотека насчитывала не менее десяти тысяч книг (среди них было несколько чудесных инкунабул) по вопросам всеобщей истории, археологии, биологии, медицины, истории наук, математики, физики, химии, живописи, музыки и т.д.". Иными словами, он не был похож на других ни по своей широкой культурной подготовке, ни по отношению к науке и самому делу. Не ошибусь, если скажу, что именно все это послужило причиной осторожного, а иногда и просто отрицательного отношения коллег к нему. Они явно завидовали ему, мало его понимали, и его смелые идеи приводили их в состояние крайнего беспокойства. Но он старался ничего этого не замечать и продолжал работать. Стиль его работы отличался от других.

"...В начале всякого научного открытия, - пишет он, - идет упорная работа мысли. После того, как молниеносно (именно подобно молнии) мелькнула та или иная идея, ученый приступает к ее "материализации". Он рассматривает ее и так и сяк, направляет на нее оружие своего научного арсенала, эрудиции и приходит к тем или иным выводам. Часто случается так, что он осознает отсутствие новизны в своей идее и обращается с лихорадочной поспешностью к справочникам, книгам, журналам, оттискам. Но бывает и так, что он поражается глубиной идеи, стоит как вкопанный, будучи не в состоянии производить какое-либо движение, и только постепенно приходит в себя. Тогда как одержимый он бросается к бумаге и набрасывает корявыми буквами свою мысль. В голове у него шумит, он ничего не различает вокруг себя, гонит всех прочь, ходит взад и вперед по комнате, иногда свистит и кричит: "Эврика!" (Я нашел), бежит под кран, чтобы остудить свою горячую голову, не замечая никого и отталкивая всех на своем пути.

Теперь ему мешать нельзя - он должен побыть в одиночестве, в полном одиночестве, чтобы взвесить все шансы. Вот тут ему и необходимо время для размышлений и для того, чтобы перерыть сотни книг и справочников. Если все это говорит "за" его идеи, то он раскраснеется, выбежит из дома, будет бродить по улицам и даже может попасть под машину, или водитель обругает его крепким словом. Вспомните Пьера Кюри. Если он уйдет за несколько километров от дома, то ему придется так же пешком идти обратно, ибо денег у него может не оказаться: он просто забыл их взять с собой, находясь в творческом экстазе. Усталый, он вернется домой, и тут уж ему можно предложить тарелку супа или котлетку, и он их съест молча, ни на кого не глядя, с еле заметной улыбкой на губах. И опять долгое погружение в справочники и книги.

Но если в его рассуждения закрадется небольшое "против", поведение ученого будет другим. Он немного помечется в своем кабинете или около письменного стола и спокойно, по зову домашних, пойдет и съест то, что ему полагается. Он будет бледен, молчалив и несколько угрюм. Может быть, иногда он будет вынимать из кармана пиджака блокнот, карандаш и записывать, но спокойно, не торопясь, без экзальтации. Убедиться, что имеются доводы "против" его идеи, очень важно своевременно. Иногда "против" переходит в свою противоположность, и замечается "за". Тогда ученый превращается в одержимого, к которому лучше не подступаться. Но если в сознании ученого удерживается мысль "против", тогда дело значительно осложняется. Верная и смелая идея встречает непреодолимые препятствия, с которыми трудно совладать. Начинается борьба. Эти "против" подвергаются жесточайшей критике, обсуждаются со всех сторон, и только после этого им выносится окончательный приговор. Оказывается, что доводы "против" устарели и наука сделала шаг вперед. Но это бывает не всегда. Случается так, что ученому приходится идти на компромисс с самим собой. Сочетание "за" и "против" может дать нечто новое, до сих пор неизвестное, а это тоже открытие, тоже шаг вперед".

Полагаю, что приведенный Чижевским фрагмент, где описана эмоциональная сторона его творчества, в комментариях не нуждается.

У Чижевского рано, в восемнадцатилетнем возрасте, сложились главные направления его научной деятельности, которыми он потом занимался всю свою жизнь. Таких направлений было три: научная разработка влияния активности Солнца на биосферу Земли, проблемы атмосферного электричества и аэроионофикация и, наконец, исследование и моделирование движущейся крови. Все эти направления, включавшие в себя самые различные науки, сводились к одному - человек и Солнце или, если брать шире, - человек и Космос. "...Мною летом 1915 года, - пишет Чижевский, - был сделан ряд наблюдений, послуживших краеугольным камнем для всех дальнейших исследований. В указанное выше время я работал над изучением процесса пятнообразования, который тогда поглотил все мое внимание. Я изучал также соотношение между прохождением пятен через центральный меридиан Солнца и рядом геофизических и метеорологических явлений: магнитными бурями, северными сияниями, грозами, облачностью и другими явлениями в земной коре и атмосфере".

Работа обретала важное практическое значение. Вместе с тем он хорошо понимал, каким опасностям он себя подвергает со стороны его коллег не только новой постановкой самого вопроса, но и поражающей способностью владеть научно самыми разнообразными предметами - историей, биологией, медициной и т. п., и т. д. "Идея о некоторых мощных влияниях внешней среды на организм, - вспоминает Александр Леонидович, - стала излюбленной темой моих размышлений. Иногда эти идеи - идеи космической биологии - приходилось вынашивать годами. Только самым близким людям я мог открывать их и ждать одобрения или осуждения. Такими людьми были всего два человека - мой отец, Леонид Васильевич, и Константин Эдуардович". Время от времени Чижевский навещал Циолковского и вел с ним беседы, больше всего по различным теоретическим проблемам. Изучение взаимодействия Солнца и Земли ставило перед молодым ученым ряд вопросов, связанных с процессами, идущими в науке и философии.

" - Дифференциация наук, - говорил Чижевский, сидя в кресле напротив Циолковского, - способствует кастовости, но кастовость не способствует научному прогрессу. Не думаете ли вы, Константин Эдуардович, что через пять-десять-сто лет опять возродится натурфилософия, но уже на более высоком уровне, идя по спирали Гёте?

- Да, пожалуй, - соглашался Циолковский. - Это случится тогда, когда придет час полного взаимопроникновения одних наук в другие, а это придет неизбежно. Тогда и может появиться натурфилософия, как высшая наука об основных явлениях и процессах в Космосе".

Наблюдения Чижевского за Солнцем способствовали его, если можно так сказать, выходу в Большой Космос. В одной из бесед с Циолковским Чижевский обсуждал с ним проблему, как реагируют живые организмы Земли на вторжение космических лучей в земную биосферу. Циолковский имел в виду лучи Гесса, которые вне земной атмосферы могут быть особенно ядовиты. Эти лучи были обнаружены в 1912-1913 годах немецким ученым В. Гессом на высоте 5 тыс. метров над уровнем моря. "Мы еще долго говорили о проникающем излучении, - пишет Чижевский. - Мы старались представить его наиболее наглядно в огромных космических масштабах. Мысли росли, увеличивались в объеме и достигали бесконечности. Мы представили себе пылающие новые и сверхновые звезды, выбрасывающие лучи по всем направлениям. И земная жизнь человека показалась такой маленькой, такой зависимой от этих всепроникающих лучей".

Имея в виду космические полеты, Циолковский считал, что надо найти защиту от этих "всепроникающих лучей". Чижевский взялся за их изучение, будучи хорошо подготовленным в медицине, микробиологии и астрофизике. Эксперименты, проведенные им, показали, что эти излучения действуют на живые организмы и ускоряют "основные процессы жизнедеятельности клеток - рост и деление". Он сделал из всего этого вывод, что существует опасность такого излучения для организма человека, особенно в околоземном пространстве. Однако ни один советский журнал не принял его статьи. "Вторую часть проблемы о биологической роли космического излучения на организмы, находящиеся в космическом пространстве, пришлось решать уже не мне. Меня не пригласили к участию в этих работах. Об этом просто-напросто забыли", - с горечью вспоминает Чижевский. Такое отношение к Чижевскому становилось уже традицией, и ему каждый раз приходилось с этим смиряться.

Из большого количества проблем, связанных с взаимодействием Космоса и земного человечества, он выбрал, прежде всего, влияние активности Солнца на земной исторический процесс. Собранный им материал давал возможность это сделать. В 1923 году, 26 лет от роду, он защитил на эту тему докторскую диссертацию, а затем подготовил ее к публикации. Рукопись имела название "Физические факторы исторического процесса". И вновь работа, которая перевернула и изменила подходы к истории, была отвергнута. Ему пришлось обратиться к А.В.Луначарскому, который в то время был наркомом просвещения. Рукопись, которую он передал наркому, насчитывала 900 страниц.

Тем не менее Луначарский нашел возможность с ней ознакомиться. Он "вызвал меня к себе домой, - пишет Чижевский, - и мы обсуждали вопрос о том, как осветить мою концепцию светом исторического материализма. Он обещал мне это сделать сам и даже написал введение, но, увы, так и не выполнил своего обещания. Так мой труд в этой его чисто теоретической части остался незавершенным и полностью не изданным, к большому моему огорчению". То, что этот поразительный труд не осветили "светом исторического материализма", было огромным везением и для труда, и для его автора. Сам же А.В.Луначарский порекомендовал эту работу издать в Калуге (подальше от Москвы) без "света исторического материализма". Что Чижевский и сделал. В 1924 году вышла тоненькая книжица - "Физические факторы исторического процесса". "Сразу же ушаты помоев были вылиты на мою голову. Были опубликованы статьи, направленные против моих работ. Я получил кличку "солнцепоклонника" - ну, это куда еще ни шло, - но и "мракобеса"".

Идея взаимодействия Земли и Солнца отрицалась в то время не только в Советском Союзе, но и за рубежом.

Чижевский же утверждал, что не только Солнце влияет на земные процессы, но и весь Космос, энергетической частью которого является Земля. Имея в виду это обстоятельство, все земные процессы должны рассматриваться с точки зрения космической. Причины земных явлений и законы, которые ими управляют, надо искать в самом Космосе. "Медленными, но верными шагами, - писал он, - наука подходит к разоблачению основных источников жизни, скрывающихся в отдаленнейших недрах Вселенной. И перед нашими изумленными взорами развертывается картина великолепного здания мира, отдельные части которого связаны друг с другом крепчайшими узами родства, о котором смутно грезили великие философы древности". Связь земных процессов с деятельностью Космоса стала главным устоем его теории познания. Он вычерчивал графики взаимодействия земных и космических процессов. "...При виде всех этих дружно вздымающихся и дружно падающих кривых, - писал он, - наше воображение представляет себе животрепещущую динамику космотеллурической среды в виде безграничного океана, покрытого рядами нарастающих и рушащихся волн, среди которых жизнь и поведение отдельного организма уподобляются незаметной и безвольной щепке, повинующейся в своем поведении, как и в настоящем океане, всем капризам окружающей его физической стихии".

Ни одна наука в отдельности не могла исследовать и понять суть этой "животрепещущей динамики космотеллурической среды". "Выход в Космос" новой системы познания требовал синтеза различных наук. Ему была хорошо знакома астрономия, химия, математика, медицина, история. "Мне довелось стать расшифровщиком, - вспоминает он, - замечательных наблюдений древних летописцев. Многие века существовали письменности, высеченные на каменных или мраморных глыбах, начертанные на пергаментах и льняной бумаге. Сотни высококультурных людей тех далеких времен обращали настойчивые и пытливые взоры на поразительную одновременность солнечных и земных явлений. В 1914 году меня увлекла мысль об этой необычайной синхронности. В магазинах и букинистических лавках и на книжных базарах Москвы, Петрограда и Калуги я мог приобрести русские летописи и зарубежные анналы и хроники, глубоко вчитаться в них и постараться понять одновременность явлений, протекающих на Солнце и Земле, даже не предполагая, что из моих юношеских сопоставлений возникнут новые науки, имеющие прямое отношение к будущей жизни человека".

С юношеских лет и до последних своих дней он был предельно честен в своих наблюдениях и исследованиях. Он никогда не забывал упомянуть о предшественниках, занимавшихся теми же проблемами, даже если эти последние имели лишь опосредствованное отношение к его мыслям и выводам. Он никогда не присваивал себе чужого и никогда не замалчивал нахождений и трудов других. Этим он отличался от многих своих коллег.

"...Я должен теперь же сказать, - писал он, - что мысль об особом солнечном влиянии на организм принадлежит не одному мне, а сотням и тысячам тех летописцев и хроникеров, которые записывали необычайные явления на Солнце, глад, моровые поветрия и другие массовые явления на Земле. Но я облек древнюю мысль в форму чисел, таблиц и графиков и показал возможность прогнозирования, указав методы возможной борьбы с ними в пределах биосферы и опасность, грозящую космонавтам в космическом пространстве". "Замечательное совпадение во времени ряда земных и солнечных явлений, - далее продолжал он, - было только отмечено, но это совпадение никогда не было изучено".

Особое внимание Чижевский обратил на содержавшееся в его разнообразной информации совпадение взрывов на Солнце с большими землетрясениями и мощными извержениями вулканов на многих континентах. Казалось, что небесный огонь солнечной активности вызывал из мрака подземный огонь, вырывавшийся из таинственных глубин планеты потоками расплавленной лавы и сдвигавший огромные пласты ее поверхностного слоя. Наряду с подобными совпадениями ученый заметил "еще что-то неосознанное и невыраженное, что составляет область интуиции". Это "что-то" свидетельствовало о том, что активность Солнца и подземных сил планеты воздействовали не только на физические моменты в жизни планеты и человека, но и на внутренний мир последнего, который оставался тогда, как и сейчас, крайне мало изученным. Такое тотальное и совпадающее воздействие на планету и человека сил космических и сил планетных заставило Чижевского серьезно задуматься о судьбе человечества и необходимых мерах его защиты. В графиках таких совпадений, которые он чертил, угадывался явно определенный ритм и проглядывалась еще не осознанная им закономерность.

"Открытые мною совпадения приобретали особую выпуклость именно потому, что находящиеся между ними промежутки времени отличались относительным спокойствием как в солнечном, так и в человеческом мире. А потом сразу и почти одновременно начинала бушевать огневая стихия вверху и внизу". Он писал об этом в своих работах, часто образным языком, который гармонично сочетался с четким и научным его стилем. "Вся природа Земли, - писал он, - во время этих страшных извержений и вспышек на Солнце приходит в неистовое, так сказать, маниакальное состояние. Телеграф и радио приносят нам вести о бедствиях, происходящих в различных странах земного шара, сотни и тысячи людей гибнут под сумасшедшей водой, злобно выкатывающей на сушу свои волны, сгорают в пожарах, проваливаются под землю или заливаются огненной лавой. Живая материя в эти годы приходит также в неистовство. Эпидемии и пандемии, эпизоотии и эпифитотии проносятся по земному шару, вырывая из жизни десятки и сотни тысяч жертв. Саранчовые совершают в эти годы опустошительные налеты, мигрируют якобы без особых внешних причин рыбы, птицы, грызуны, крупные хищники. Все неживое и живое на планете приходит в движение. Все волнуется, включается в общий вихрь волнений, беспокойства и смятения".

Если бы Чижевский жил в другое, более спокойное время, возможно, он бы и не обратил особого внимания на влияние солнечных пятен на всякого рода массовые движения и не занялся бы, в связи с этим, исследованием исторического процесса. Но он совсем еще молодым человеком оказался участником первой мировой войны, а затем очевидцем двух российских революций - Февральской и Октябрьской и последовавшей за ними гражданской войны. "…Я усиленно вел обширные исторические изыскания, - писал он. - На основании полученных данных, после статистической проработки исключительно большого материала, я пришел к следующему основному заключению: количество массовых движений во всех странах возрастает по мере возрастания активности Солнца и достигает максимума в годы максимума солнцедеятельности. Затем это количество начинает убывать и в годы низкой солнцедеятельности достигает своего минимума. Эти циклические колебания всемирно-исторического процесса были обнаружены мною во всех странах и во всех столетиях, начиная с 500 года до нашей эры".

Такого осмысления исторического процесса до него еще никто не делал. Сам исторический процесс обрел свои космо-теллурические закономерности, и его связь с естественными науками стала очевидной. Ну а если быть точным, исторический процесс стал частью естественных наук во всем их многообразии. Его подчинение природным законам открыло новые пути не только для его верного изучения, но и для подлинного прогнозирования. "...История, - отмечал Чижевский, - в том виде, в каком она есть, значит не более нуля для социальной практики человечества.

Она представляет собою знание о мертвом, о ненужном для вечно прогрессирующей жизни. Это архив, где редко наводили и наводят справки и знание которого, все эти "уроки истории", никого никогда ничему не научило! Люди, близко знакомые с историей, делали те же ошибки, те же промахи, которые уже некогда были совершены. Последнее происходило оттого, что действующие в истории лица не имели никаких твердых точек опоры, никаких обоснованных вех в пространстве и времени, которые могли бы руководить их деяниями и направлять течение рожденных ими событий".

Своей постановкой вопроса об историческом процессе он воскресил тот мертвый материал, который лежал в архивах, содержался в книгах и проходил через память недолговременных свидетелей малых и великих исторических событий. Дыхание Космоса возродило к новой, иной жизни все это, создало в нем свою космическую структуру, свои точки опоры и ликвидировало то хаотическое состояние, которое без подлинного гносеологического основания было лишено какой-либо причинности и закономерности. "В свете современного научного мировоззрения, - утверждал Чижевский, - судьбы человечества, без сомнения, находятся в зависимости от судеб вселенной. И это есть не только поэтическая мысль, могущая вдохновлять художника к творчеству, но истина, признания которой настоятельно требуют итоги современной точной науки. В той или иной степени всякое небесное тело, перемещающееся в пространстве относительно земли, при своем движении оказывает известное влияние на распределение силовых линий магнитного поля земли, внося этим различные изменения и пертурбации в состояние метеорологических элементов и воздействуя на ряд других явлений, развивающихся на поверхности нашей планеты.

Кроме того, состояние солнца, первоисточника всякого движения и всякого дыхания на земле, находится в известной зависимости от общего состояния электромагнитной жизни мира вообще и, в частности, от положения других небесных тел. Не связывает ли это изумительно тонкими, но в то же время величественными связями интеллектуальное развитие человечества с жизнедеятельностью целой вселенной? Мировой процесс, охватывающий все стороны неорганической и органической эволюции, представляет собою явление вполне закономерное и взаимозависимое во всех своих частях и проявлениях. Изменение одних частей, центральных и управляющих, влечет за собою соответственное изменение всех частей, периферических и подчиненных".

Этот небольшой фрагмент охватил почти все главные моменты энергетических процессов, действующих в Космосе. Это, прежде всего, взаимозависимость небесных тел, включая и Землю, во Вселенной. Предположение или удивительная догадка, как хотите назовите, смысл предположения от этого не меняется, - зависимость самого Солнца "от общего состояния электромагнитной жизни мира". Существование во всей этой сложнейшей структуре Мироздания "тонких, в то же время, величественных связей" с интеллектуальным развитием человечества свидетельствует о каких-то неизученных и неисследованных процессах, связанных, в свою очередь, с энергоинформационным обменом человека со Вселенной и ее структурами. Сами же эти структуры Чижевский выстраивает в иерархическую систему - структур центральных и управляющих, с одной стороны, и структур периферических и подчиненных.

Иными словами, весь Космос перед нами предстает в динамике своего эволюционного развития от низшего к высшему. Сама же Земля находится в электромагнитном поле Солнца и ощущает на себе его огромное воздействие в виде различного рода пульсаций. Но где находится причина пульсации, пока остается неизвестным. Мифология, философия, искусство, религиозный опыт дали ему возможность разносторонне решить многие проблемы влияния Солнца на нашу планету. Этот метанаучный способ познания принес Чижевскому ряд идей, которые возникли в глубокой древности, такие как: Солнце - источник света, тепла и жизни, Солнце - первоисточник всего существующего, Солнце - это сердце мира. Опираясь на эти идеи, Чижевский сумел взглянуть на суть Солнца совсем по-иному, чем делала это современная наука.

"Великое разнообразие органической жизни на земной поверхности, - отмечал он, - вызывается теми потоками энергии, которые врываются в атмосферу в форме солнечного излучения. Стоит ли останавливаться на давно и хорошо всем известной истине, что солнце представляет собою единственный источник для всех форм энергии, которую мы наблюдаем в жизни природы, начиная от нежного движения зефира и произрастающих семян растений и кончая смерчами и ураганами, и умственной деятельностью человека. Все это - работа солнца, творчество солнца".

Исследуя развитие цивилизаций и культур, Чижевский приходит к выводу, что там, где существовал температурный оптимум, там возникали наиболее развитые культуры. Он отнес к этому виду китайскую, вавилонскую, египетскую, индийскую, античную, арабскую культуры. Эти наиболее развитые культуры соответствовали среднему количеству лучистой энергии Солнца. "Силы внешней природы, - писал он, - связывают или освобождают заложенную потенциально в человеке его духовную сущность и принуждают интеллект действовать или коснеть".

Установив зависимость человеческого творчества от космических факторов, Чижевский пришел к выводу, что активность деятельности человека, ее ритм, подъемы и падения совпадают с ритмами пульсаций самого Солнца. "Мы констатируем факт, что величайшие революции, войны и прочие массовые движения, созидавшие системы государств, полагавшие начало поворотным пунктам истории и колебавшие жизнь человечества на территориях целых материков, стремятся совпадать с эпохою максимального напряжения солнцедеятельности и развить наивысшую интенсивность в моменты его наивысших напряжений".

Восстания, Крестовые походы, переселения народов - все эти конкретные исторические события были связаны с усилением активности самого Солнца, возникновением пятен на нем или взрывов и влиянием этих процессов на магнитное поле Земли. Возникновение народных вождей, духовных водителей, великих полководцев, выдающихся государственных деятелей и различного рода реформаторов также было связано с активностью Солнца, и их появление и усиленная деятельность зависели от активности самого Солнца, а возможно, и других космических факторов. Среди подобных личностей Чижевский назвал Аттилу, Мухаммеда, Тамерлана, Жанну д'Арк, Савонаролу, Лютера, Игнатия Лойолу, Богдана Хмельницкого, Кромвеля, Вашингтона, Шамиля, Гарибальди, Ленина и ряд других.

"...Можно сделать предположение, - отмечал он, - что такие выдающиеся лица древности, как Мильтиад, Фемистокл, Кимон, Перикл, Лизандр, Пелоцид, Эпаминонд, Ганнибал, Марий, Сулла, Спартак, Катилина, Верцингеторикс, Цезарь, Германик, Цивилис и многие другие, впервые появились на арене общественной жизни или впервые приобрели общественное значение в эпохи максимумов пятнообразовательной деятельности солнца". Этой же закономерности было подчинено распространение учений - политических, религиозных, философских, различного рода ересей и идей, овладевавших массами. В деятельности различного рода выдающихся личностей он подметил одну интересную особенность, которая объясняла ритмы их жизни. Когда активность Солнца затухает и воцаряется на какое-то время космическое спокойствие, то "вожди, полководцы, ораторы теряют те силы, которые в предшествовавший период сковывали массы и принуждали их к повиновению. Массы уже с трудом подчиняются внушению".

Наступление спокойного периода приводило ряд великих личностей, потерявших свои силы воздействия на народ, к неизбежной гибели или трагический участи. Такие же спокойные периоды земной истории отличались отсутствием великих личностей, когда к политической и духовной власти приходили заурядные и незначительные по своей деятельности индивидуальности. Периоды человеческой активности сменялись пассивностью. "Смены поведения человечества, - писал Чижевский в связи с этим, - особенно выпукло выступают при развитии длительных исторических явлений. Здесь ярко обрисовываются этапы то огромной энергии, подъема и воодушевления, то постепенный упадок этой энергии с переходом в состояние усталости и апатии. Затем по истечении некоторого времени снова замечается общее оживление, волнение, нарастание возбуждения и наконец подъем политического или военного энтузиазма, свойственный периоду максимума". Все наблюдения и исследования, сделанные Чижевским, свидетельствовали о ритмичности исторического процесса, причем эта ритмичность была постоянной величиной во времени и пространстве.

"...Одно и то же число концентраций исторических событий в каждом столетии и одновременность их во многих участках земли вполне ясно говорит за то, что эти явления вызываются не каким-либо местным естественным фактором, имеющим ограниченный район действия, а некоторыми силами, строго периодически влияющими на человечество, независимо от того, какую область земного шара оно населяет. Здесь резко бросается в глаза именно эта одновременность массовых волнений или даже возмущений на всем земном шаре. Поэтому необходимо заключить, что возмущающие силы действуют повсеместно в одно и то же абсолютное время.

Если бы ход исторических событий был предоставлен всецело самому себе и ни один из космических факторов не влиял бы на него, мы никогда бы не обнаружили в нем закономерных колебаний более или менее точного периода и их одновременности на всей территории планеты.

Из сказанного следует заключить, что есть некоторая внеземная сила, воздействующая извне на развитие событий в человеческих сообществах. Одновременность колебаний солнечной и человеческой деятельности служит лучшим указанием на эту силу.

Итак, мы пока должны допустить, что электрическая энергия солнца является тем внешним естественным фактором, который оказывает влияние на ход исторического процесса". Он выполнил огромную работу, подсчитав совпадающие циклы процесса солнечной активности, или, как он писал, "возмущение солнечной материи, выражающееся в появлении пятен", с развитием земного исторического процесса и его активностью. Он обнаружил 11-летний, ритмически повторяющийся цикл развития солнечной активности. "Внутренняя жизнь нашего светила протекает не равномерно, а постоянно испытывает ритмические колебания более и менее правильного периода, внешне выражающегося в появлении и исчезновении пятен, в числе их, а также и др. явлений: то активность солнца увеличивается и лик его покрывается пятнами, достигая максимума, то сокращается, падая до минимума и претерпевая, таким образом, четыре этапа:

1. Период минимума.
2. Период увеличения активности.
3. Период максимума.
4. Период деградации".

Каждый период имеет свою продолжительность, и возможны некоторые незначительные отступления и в циклах, и в периодах. Однако среднее их арифметическое остается более или менее постоянным: I период составляет 3 года, II - 2 года, III - 3 года, IV - 3 года. Этот ритм циклов и периодов соответствует степени напряженности и активности земного исторического процесса. Исследования Чижевского четко показали, что "течение всемирно-исторического процесса составляется из непрерывного ряда циклов, занимающих промежуток времени, равный, в среднем арифметическом, 11 годам, и синхроничных в степени своей активности периодической пятнообразовательной активности солнца".

Таким образом, и цикл исторического процесса имеет те же деления на периоды - четыре - и той же продолжительности: 3, 2, 3, 3 года. Вместе с этим Чижевский установил историко-психологические особенности 11-летних циклов. Их оказалось две, и они повторялись из цикла в цикл.

Первая. "...В средних точках течения цикла массовая деятельность человечества на всей поверхности земли, при наличии в человеческих сообществах экономических, политических или военных возбуждающих факторов, достигает максимального напряжения, выражающегося в психомоторных пандемиях: революциях, восстаниях, войнах, походах, переселениях, создающих новые формации в жизни отдельных государств и новые исторические эпохи в жизни человечества и сопровождающихся интеграцией масс, выявлением их активности и правлением большинства".

И вторая. "В крайних точках течения цикла напряжение общечеловеческой деятельности военного или политического характера понижается до минимального предела, уступая место созидательной деятельности и сопровождаясь всеобщим упадком политического или военного энтузиазма, миром и успокоенною творческою работою в области организации государственных устоев, международных отношений, науки и искусства при дезинтеграции и депрессии масс и усилении абсолютистских тенденций власти".

Анализируя такие особенности, Чижевский пришел к выводу, что усиление солнцедеятельности превращает потенциальную энергию масс в кинетическую. Иными словами, "исторические события развиваются путем целого ряда толчков, вызываемых колебаниями пятнообразовательного процесса на солнце. Скорость действия этих толчков, а равно и степень их напряженности, по всему вероятию, стоят в известной зависимости от элементов каждого отдельного колебания в веществе солнца, обусловленного также положением в том или ином периоде пятнообразовательного цикла".

Он также установил, что не только сам пятнообразовательный процесс влияет на исторические события, но и вращение самого Солнца вокруг своей оси, что может вызвать исчезновение или появление возмущенных мест солнечной материи, влияющих на земные явления. Он утверждал, что "между периодическою деятельностью солнца и общественной деятельностью человечества существует прямое соотношение".

Эта мысль о "прямом соотношении" исторического процесса и деятельности Солнца представлялась новой и очень важной, ибо если до сих пор такое соотношение и признавалось с большим трудом, то лишь опосредствованное. Выход на "прямое соотношение" не только менял суть всего исторического процесса, но и расширял возможности прогнозирования ряда исторических событий. "Но можно надеяться, что важные для человека общественные науки, благодаря успехам биофизики, вскоре получат возможность устанавливать свои положения о человеческих взаимоотношениях путем применения точных дисциплин. Это будет важный шаг вперед по пути к обнаружению закономерности в социальной эволюции человечества, законы которой, без сомнения, не являются исключением из общих принципов природы", - писал он. Таким образом, закономерности человеческой деятельности и закономерности окружающей природы и Мироздания представляли собой целостную картину, объединенную единством ритмов разнообразных процессов и движений.

"Теория физических основ исторического процесса позволяет констатировать факт наличия известного рода ритма в психической деятельности всего человечества и периодических колебаний в ходе всемирно-исторического процесса как выражения этого ритма. Следовательно, как совокупная жизнь всего человечества, так и жизнь индивидов подчинены строгим и неизменным законам ритма, которые могут быть обнаружены при помощи исследований, охватывающих своим материалом деяния больших человеческих масс и большие промежутки исторического времени.

Разнообразные явления и события всемирной истории человечества в свете излагаемой здесь теории приобретают новый смысл и новое значение. Чрезвычайно важным и в чисто научном, и в практическом отношении является установление того факта, что исторические и общественные явления наступают не произвольно, не когда угодно, не безразлично по отношению ко времени, а подчиняются физическим законам в связи с физическими явлениями окружающего нас мира и могут возникнуть только тогда, когда этому будет благоприятствовать вся сложная совокупность взаимодействия политико-экономических и других факторов в мире человеческом и физических факторов в мире неорганической природы.

Благодаря закономерности, которой подчинено течение событий во времени, всякое явление в жизни отдельных сообществ или в международной жизни всего человечества получает известное объяснение, возвышающее историю до степени точных дисциплин, наделенных законами. Наука есть знание об измеримом. Сделать историю наукой, а не "условной сказкой", освободить ее от метафизики, от произвола субъективизма, от всего несоизмеримого, дать ей, а равно и сестре ее - социологии, измерительные единицы и законы - вот прямая задача ближайшего будущего".

Основной вывод, который сделал Чижевский, менял не только причинную часть исторического процесса, но вводил в этот процесс закономерности, позволяющие научно точно исследовать события, их возникновение и закономерности их движений.

"История превращается в науку о живом, о необходимом, о близком. События, покрытые многовековой пылью, оживают снова и начинают жить интенсивно и значительно. Для нас делаются понятными каждое историческое лицо, каждое историческое явление. Все они происходили под непосредственным влиянием тех же периодических возмущений или успокоений в природе земли, которые происходят ныне и будут происходить, по всему вероятию, в далеком грядущем человечества. Теперь истории отводится место не рядом с природою, а в ней самой, как об этом говорил еще Карл Риттер (K. Ritter). Поэтому для изучения истории, по нашему мнению, необходимо будет создать другие методы, чем те, которые были приняты доныне".

Мысль о том, что "теперь истории отводится место не рядом с природою, а в ней самой" трудно переоценить. Она распространяется на всю деятельность человека, на его творчество, на его Бытие в самом глубоком смысле этого слова. Через исследование исторического процесса и его связей с Космосом Чижевский вышел на космическую концепцию происхождения человечества, на совершенно новые подходы к познанию его взаимодействий, открытых и закрытых, с Космосом. Исследуя влияние активности Солнца на историческую деятельность человека, Чижевский пришел к еще одному важному выводу. Как можно оценить взрывы солнечной материи? Это хорошо или плохо для человечества? Это разрушение или созидание? И что придает тот или иной характер взрывной активности Солнца? Он сам и ответил на этот вопрос.

Пятна на Солнце нельзя оценить по шкале "хорошо или плохо". Это объективный процесс, влияющий на подъем или упадок энергии человечества. Все дело в том, что эти пятна меняют только энергию событий и человека, а не конкретную форму их проявлений. Конкретные действия, возбужденные взрывами на Солнце и следствием этого - магнитными бурями, зависят от самого человека, формы и содержания его деятельности, предшествующей взрывам солнечной материи.

"История знает отличные примеры массовых возбуждений в период максимума, не имеющих ничего общего с кровавыми событиями, а именно: религиозные движения, паломничества, расцвет парламентаризма, локализация общественного внимания на судебных процессах, реформах, сооружениях и т.д. Это дает повод лелеять прекрасную надежду на то, что грядущая культура отыщет пути гуманного использования массового подъема при посредстве предварительной пропаганды какого-либо общественно-важного и интересного дела и выполнения его в период максимальной возбудимости. Тогда коллективное театральное искусство, коллективное художественное творчество с участием масс народа, научные экспедиции, спортивные состязания, организации грандиозных сооружений, городов, каналов и пр. должны будут сменить кровавые бойни человечества", - писал он.

Очень многое при этом зависело от состояния человечества и человека во II периоде исторического процесса. Материя II периода получала в III периоде максимальную энергию взрывов на Солнце, и эта энергия начинала действовать. Она "оживляла" то, что было уже заложено и что уже существовало в умах народа во II периоде. Многое зависело от уровня сознания, которое формировалось во II периоде, и от тех идей, которые будут, вне зависимости какие они, реализованы в III периоде. От этого будут зависеть и форма, и содержание событий, вспыхивающих под излучениями взрывов солнечной материи. Если во II периоде господствующей идеей была революция или война, то мы их, несомненно, получим в III периоде максимальной активности Солнца. Если во II периоде, когда закладывалось будущее III периода, было процветание, действовали созидательные силы, народ был просвещен, а сознание расширенным, то энергия солнечных взрывов и земных магнитных бурь придаст всем этим тенденциям энергию действия, и III период завершит успешно то, что находилось еще в потенциале II периода. Иными словами, Солнце дает энергию, а человек придает событиям ту форму и то содержание, которое сложилось во II периоде развития одиннадцатилетнего цикла.

"Жизнь идей в массах в течение II периода цикла - вот что должно интересовать каждого государственного деятеля. Действительно, если будет дана и привита идея, охотно воспринимаемая массами как выражение их желаний данного момента, дело правительства будет выиграно, ибо массы будут с ними. Гармоническое равновесие народа и правительства будет соблюдено. Но, если среди государственных мужей, дающих тон и направление всем аппаратам страны, будет разногласие, если они не сумеют психологически-искусно подойти к массам и внести в их среду идеи, знаменующие собою их чаяния и потребности, наконец, если будет плохо функционировать тот или иной механизм, объединяющий массы, правительству никогда не удастся добиться точного осуществления своих целей. Взаимоотношения правительства и народа подвержены колебаниям в зависимости от периода пятнообразовательной деятельности.

Став на такую точку зрения, можно понять подлинное значение официальной прессы и политической литературы вообще. В моменты максимального возбуждения, когда чувствительность к восприятию идей достигает высшей степени, бывает иногда достаточно малейшего колебания политической конъюнктуры, чтобы подорвать старый и породить новый объект общественного сосредоточения и тем самым видоизменить настроение масс и привести их к другим решениям, к другим политическим итогам. Мы еще не знаем, но смеем предполагать, что движение идей и учений, обращающихся в массах, находится в известном соотношении с постепенными изменениями влияния рассматриваемого здесь космического фактора".

И еще: "Таким образом, значение данной теории должно рассматриваться с точки зрения государствоведения. Она указывает государственной власти методы действия, согласные с психическим состоянием масс, находящихся в зависимости от колебаний электрической энергии Солнца. Величайшие ошибки и неудачи правителей, полководцев, вождей народа часто могли быть вызваны тем, что они, не сообразуясь с состоянием психического предрасположения масс, либо требовали от них выполнения невозможного, не соответственного с состоянием их психики, либо ошибочно рассчитывали на их поддержку в то время, когда массы были лишены связующего их единства, внешние факторы не начинали оказывать на них свое влияние или последнее уже оканчивалось. Из этого допущения, имеющего веские основания, не трудно сделать вывод о тех горизонтах, которые открываются для вождей народа, дипломатии, стратегии и пр. Не боясь впасть в дух фантастических романов, можно было бы сказать, что да не будет отныне более ложных шагов, неудачных попыток, незакономерных стремлений!

Государственная власть должна знать о состоянии солнца в любой данный момент. Перед тем, как вынести то или иное решение, правительству необходимо справиться о состоянии светила: светел, чист ли его лик или омрачен пятнами? Солнце - великий военно-политический показатель: его показания безошибочны и универсальны. Поэтому государственная власть должна равняться по его стрелкам: дипломатия - по месячной, стратегия - по суточной. Военачальники перед каждым боем должны знать о том, что делается на солнце. Следовательно, ближайшие ветви историометрии должны стать одними из важнейших опытных наук государствоведения и астрономия - прикладной наукой. Время до историометрического понимания общественных явлений может быть, по справедливости, сравнимо с теми отдаленными эпохами, когда мореплаватель не знал еще компаса и не научился различать направления по звездам. Его хрупкий корабль произвольно влекла водная стихия, и он не знал, куда надлежит повернуть руль, чтобы не блуждать по волнам, подвергая себя ежеминутной опасности".

Вскоре после революции именно в истории диамат и производный от него истмат, или исторический материализм, начали занимать господствующее положение. Ни о каком Космосе или каких-либо энергетических явлениях ни в том, ни другом речи не было. Марксистская философия была ограничена только земным пространством и теми явлениями, которые в нем происходили. Всякого рода законы и закономерности выводились лишь из них. Главной движущей силой считались изменения средств производства и производственных отношений. Классовая борьба стояла во главе угла осмысления исторических событий и явлений. Социальные революции считались главным инструментом самого исторического процесса. Руководящая элита, пришедшая к власти после Октябрьской революции, ничего иного не воспринимала. История, как таковая, постепенно становилась политикой, а исторический процесс служил лишь полем, где избирательно отбирались факты для подтверждения идей новых вождей и философских концепций исторического материализма.

Чижевский хорошо понимал, что рано или поздно произойдет острое столкновение между его концепцией исторического процесса и теми положениями, которые содержались в историческом материализме. Он ожидал критики и бурных дискуссий, понимая, что революции в науке принимаются крайне трудно и медленно и этот процесс сопровождается острой борьбой между старым и новым. "Однако, как бы ни были удачны возражения, сделанные нам, - стараясь предупредить нежелательные события, писал он, - как бы ни были они убедительны и даже подкреплены соответствующими доводами, мы все же имеем полное основание думать, что никакая диалектика, как бы талантлива она ни была, не в состоянии умалить выводов, базирующихся на фактах, числовых отношениях и на новейших завоеваниях науки.

Эти завоевания, повторяем здесь еще раз, требуют точного и лишенного всяких метафизических предпосылок объяснения всех явлений природы, включая в них и человека с его многообразною душевною деятельностью. А в сфере точных наук ничему не следует поражаться, ничего не отрицать a priori и ничем пренебрегать". Он понимал, что только этим дело не ограничится, и был готов ко всему, что может встретить его на трудной дороге первооткрывателя и революционера. Поэтому в самом конце своей книги он написал слова, которые не раз служили ему утешением и поддержкой в самых тяжелых поворотах его судьбы.

"Но у тех, кто во имя науки готов претерпеть все лишения и все беды, годами голодая и ходя в лохмотьях, есть одно великое утешение, одна великая радость, стоющая всех благ и всех удовольствий земли, делающая их независимыми от людской пошлости и людских суждений и возвышающая их: они ближе всего стоят к познанию сокровенных законов, управляющих могущественной жизнедеятельностью природы. Они уже познают ее внутренние механизмы, улавливают связи между валами и колесами и в неописуемом восторге приближаются к тому рычагу, один нажим на который способен немедля изменить распределение частей вечноработающего механизма и этим регулировать явления самой природы - явления, которые до этого момента двигались неисповедимыми путями. Они приближаются к возможности управлять великими событиями.

В единении сила! Мы верим, что всемирная солидарность ученых поможет преодолеть все трудности и сломать все преграды во имя защиты жизни на земле и ее преобразования".

Но все плохое для Чижевского началось еще до публикации "Физических факторов исторического процесса". Академик П.П.Лазарев, поддержавший идеи и выводы Чижевского, был вызван на допрос.

" - Это подписали вы? - обратился один из допрашивающих к Лазареву.
- Да, я, - ответил тот.
- И вы в самом деле думаете, что Чижевский стоит на грани научного открытия?
- Да, думаю...
- Вы, Петр Петрович, шутите... Ведь это же нелепость.
- А я считаю, что это - самая передовая наука, и такого мнения придерживаются крупнейшие ученые у нас и за границей.
- Так ли это?
- Именно так!
Но эти его исследования могут противоречить нашей точке зрения...
- Нет, не противоречат ни материалистической философии, ни биофизике...
- Как так?

- Да очень просто. Я ничего не могу сказать против материалистического мировоззрения, я сам материалист, но мышление человека должно быть гибким. Ортодоксы в науке не должны существовать - они всегда тормозили ее развитие… И это в двадцатом веке, когда на нашу голову могут свалиться самые неожиданные открытия и изобретения <…> Вам остается только запрещать или усмирять неугодных. Но это не выход…

- Да, можно запретить!

- Науку не запретишь! Она возьмет свое через пятьдесят или сто лет, а над вами будут смеяться, как мы смеемся и, точнее, негодуем, когда читаем о суде над Галилеем. Я, биофизик, считаю, что это открытие заслуживает дальнейшего углубления и расшифровки. - Так кто же, по-вашему, Чижевский?

- Истинную оценку его работам дадим не вы и не я, а будущие люди - люди двадцать первого века. Вы видите в смелых работах такого рода одно - крамолу. А вот такие культурные марксисты, как Луначарский и Семашко, наоборот, считают, что исследования Чижевского заслуживают самого пристального внимания. Как могут расходиться точки зрения у людей одной, так сказать, веры.

- Не веры, а знания.

- Ну уж об этом разрешите мне иметь свою точку зрения. Я считаю, что в самом конкретном знании заложены корни веры. Вот мой совет. Не губите молодых дарований, не пугайте мысль. Во многом мы уже отстали от Запада и будем дальше отставать, если учиним беспощадный контроль над научной мыслью. Это будет крахом. Неужели вы этого не понимаете? Мы не должны углублять это нелепое положение вещей. Запретить Чижевскому можно, но запретить его идеи нельзя. Идея космической биологии уже получила всемирное распространение, и ничто не в состоянии тут что-либо сделать. Борьба с идеями, как вы знаете, безнадежна!

- Да-с, наше положение трудное. Это верно. Запрещать мыслить - это, конечно, смешно, но и нарушать чистоту нашего учения мы не можем. Поймите и меня, Петр Петрович.

- Понимаю, но остаюсь при том мнении, что не вижу никаких противоречий в учении Чижевского. Не понимаю, что вас так пугает в этом новом открытии?

- Ну, это-то очень просто! Если признать учение Чижевского верным, то надо отказаться от усвоенных навыков… Это в корне противоречит нашим установкам.

- Да разве учение Чижевского состоит в этом! Что вы, в самом деле? Это, знаете ли, шемякин суд, а не научная, материалистическая критика! Просто какой-то злодей вас дезинформировал…

- Ну, а как же?

- Функциональное состояние нервной системы у людей зависит в определенной степени от особого электрического и электромагнитного состояния Солнца. Это и все! А что из этого получится - массовое движение, семейные ссоры или несколько одновременных смертей от паралича сердца или от инсульта, - этим вопросом Чижевский не занимается. Он только устанавливает основной закон зависимости функционального состояния нервной системы у людей от протуберанцев на Солнце… Закону Чижевского подчиняются, следовательно, все массовые явления среди человечества. Сужать закон Чижевского - это значит просто не понимать его. Неверная трактовка! Чижевским установлена новая область знания - космическая биология и космическая медицина, и он повсеместно признан ее основателем. Судя по вашему настроению, вы собираетесь затормозить эту новую отрасль науки. Побойтесь хоть суда истории!

- Победителей не судят!

- Увы, с циклической деятельностью Солнца приходится считаться даже тем, кто отрицает работы Чижевского… Если сейчас погаснет Солнце, через восемь минут двадцать секунд начнется оледенение Земли, и ваши победы и новые законы не помогут!

- Да, но есть еще здравый смысл. Ведь утверждения Чижевского о том, что взрывы на Солнце изменяют функциональное состояние нервной системы у человека, не противоречат ли они здравому смыслу?

- Ох уж этот здравый смысл человека! В науке он ровно ничего не стоит по сравнению со смыслом явлений природы. Работы Чижевского не только не противоречат материализму, а, наоборот, подтверждают его… Интересно было бы это проверить на практике, интересно даже для таких отсталых людей, каким, очевидно, вы считаете меня.

- Вы не так выразились, Петр Петрович. Мы не считаем вас отсталым, но мы приписываем вам долю легкомыслия, так сказать, в области социальных наук.

- Ну спасибо за комплимент. Легкомыслие - предикат величайшего совершенства, так, по крайней мере, оценивают легкомыслие некоторые философы…"

Академик Лазарев во время допроса держался, как мы видим, твердо, без особого уважения к допрашивающему, смело высказывал свою точку зрения, а временами брал инициативу в свои руки, поучал и советовал. Потом будут допрашивать самого Чижевского, но это уже будут другие люди и другое время. Их допросы и суды напомнят инквизиторские бдения средневековой Европы. Тех и других объединяло стремление к абсолютной монополии на истину. Тогда, когда допрашивали П.П. Лазарева, эта монополия только что нарождалась.

Суды инквизиции и суды ЧК были похожи друг на друга еще одной чертой. Реальные решения принимались не во время судебного заседания, а задолго до самого суда. Сам же суд был только спектаклем, в котором участвовали только маски судей. И временами возникало ощущение, что за этими масками скрывались не люди, а пустота, где выла лишь холодная и страшная тьма. Не имело значения, как расправлялись с непокорными и опасными для темной власти людьми - жгли ли их на кострах, стреляли ли им в затылок в подвалах ЧК, губили ли их долго и мучительно в лагерях Гулага или выбрасывали из жизни, лишая любимой работы, крыши над головой и обрекая на общественное презрение невежественной толпы, - результат был одним и тем же - исчезновение человека из общества.

Поношение Чижевского началось сразу после публикации его первой книги. В начале 20-х годов это приняло форму подлинной травли. Его называли мракобесом, лжеученым и многими другими подобными прозвищами. Против него публиковались статьи, его имя стало "притчей во языцех" на всякого рода научных и ненаучных собраниях и заседаниях. "Я стал терять сон, - вспоминает он, - и самообладание. Мои нервы пришли в негодность, и, если бы не лечение аэроионами отрицательной полярности, я бы давно потерял совсем голову. Дома также заметили мою нервозность". О его работах, в самом искаженном виде, сообщили И.В.Сталину. "Из-за Солнца в те годы велись подлинные битвы, - вспоминал ученый, - у меня требовали отказа от собственных многолетних исследований, требовали покаяния и публичного осквернения собственных работ и отречения от них. Это требование было даже зафиксировано в протоколах ВАСХНИЛ. Но я долго крепился, подобно Галилею, и не произнес хулы на науку.

Наконец от меня потребовали письменного обязательства никаких работ в данной области не производить и никаких публичных выступлений не делать. Такого обязательства я не дал и продолжал изучение этого замечательного вопроса. Я поступил правильно, не пошел против своей совести и не пренебрег естественным законом, который дан от века людям, - отстаивать свои идеи до конца, даже если эти идеи не нравятся кому-либо. Таким образом, я избежал костра, на котором сожгли Джордано Бруно, хотя и принял поношение другого рода". Тогда он еще не знал, какой костер ждал его впереди.

Реакция на исследования Чижевского в мировой науке была совершенно иной. Многие зарубежные ученые заинтересовались его работами. У него установились связи с учеными США, Франции, Италии. Последовали приглашения за рубеж. Но, к сожалению, ни одно приглашение так и не было реализовано. В 1938 году во Франции Парижская академия медицины издала его книгу "Эпидемии и электромагнитные пертурбации внешней среды". Книга была посвящена влиянию солнечной активности на эпидемии различных болезней на Земле. В СССР эту книгу назвали крамольной. "Ее доброжелательно приняли во многих странах мира, - писал Чижевский. - Я получил сотни писем из Европы и Америки, сотни вопросов врачей эпидемиологов, бактериологов и микробиологов и сотни поздравлений.

У нас же моя книга была встречена гробовым молчанием. Заговор молчания торжествовал. Мало того, кое-кто написал новый очередной донос в "органы" о том, что я продолжаю заниматься недозволенными занятиями, "морочу голову с помощью Солнца"". Ему становилось все труднее и труднее работать и жить на Родине. Но у него ни разу не возникло даже мысли о том, чтобы покинуть ее. Он работал, преодолевая самые невообразимые препятствия, какие только могли появиться в воспаленном воображении его врагов. В феврале 1939 года пришло приглашение из Нью-Йорка.

Чижевскому предлагали принять участие в Международном Конгрессе по биологической физике и биологической космологии. Он хорошо понимал, что его не выпустят за границу. Его исследования, его взгляды и его твердость в их отстаивании сделали его, как говорится, невыездным. Вскоре пришло письмо от Луи Борайля, президента Американского общества биофизики. "Дорогой профессор! - писал Борайль. - Мы приняли решение избрать Вас нашим Почетным президентом и в Вашем лице приветствовать страну, которую Вы представляете в мире науки, и торжественно преподнести Вам почетный диплом Конгресса. Мне выпала большая честь сообщить Вам это сегодня и ожидать Вашего прибытия в Нью-Йорк в сентябре сего года". Конгресс состоялся без него. Несмотря ни на что, ученые, приехавшие в Нью-Йорк из многих стран, выбрали его почетным президентом Конгресса. Конгресс счел необходимым издать в связи с этим Меморандум, посвященный великому ученому, подвергавшемуся на своей Родине гонениям и не имеющему возможности спокойно и плодотворно работать. Вот некоторые выдержки из этого знаменательного документа.

"…Проф. Чижевский является создателем новых наук:
Динамической биоэлектростатики, или науки о движении в крови, тканях и органах электростатических зарядов;
Биологической космологии, или науки о влиянии космических и теллурических факторов на жизненные функции;
Биоорганоритмологии, или науки о зависимых и аутохронных ритмах в структурах живых организмов;
Аэроионификации, или науки об искусственной регулировке и искусственном управлении электрическим режимом атмосферного воздуха как в помещениях, так и вне их, в целях стимуляции, терапии и профилактики…"

И далее: "Особое место среди трудов проф. Чижевского занимают его исследования в сфере гуманитарных наук - исследования об эволюции точных наук в древнем мире, капитальные многолетние исследования о периодах во всеобщей истории и другие его исторические, литературные и философские работы…"

"К настоящему времени, - отмечалось в Меморандуме, - число печатных трудов проф. Чижевского, вышедших на многих языках, достигли 400. Число печатных трудов его учеников и последователей во всем мире доходит до 2500. Число же работ, посвященных исключительно рассмотрению трудов проф. Чижевского, превышает 5000. Изучать его работы - истинное наслаждение для всякого ученого, врача, биолога и всякого натуралиста вообще, стоящего на уровне современной науки, ибо его труды и идеи идут в авангарде, опережают ее, и иногда значительно. Они блещут не только прогрессивной новизной, глубиной и дерзостью полета мысли, но и высоким мастерством изложения или изяществом математического базиса. Но для полноты характеристики этого замечательного человека нам остается еще добавить, что он является также выдающимся художником и утонченным поэтом-философом, олицетворяя для нас, живущих в XX веке, монументальную личность да Винчи.

Ученые многих стран Америки, Европы и Азии, собравшиеся на Первый Международный конгресс по биологической физике и биологической космологии в Нью-Йорке в сентябре 1939 года, настоящим Меморандумом отмечают и подчеркивают величайшее научное и практическое значение трудов своего Почетного президента проф. Чижевского и его заслуги перед человечеством". Этот уникальный документ мирового признания заслуг Чижевского перед человечеством подписали выдающиеся ученые различных стран. Чижевский стал как бы знаменем нового космического мышления, которое уже начало проникать в мировую науку. В нашей же стране, которая являлась первой, где возник процесс формирования космического мышления, последнее пробивало себе дорогу с огромным трудом.

Мировое признание не только не облегчило Чижевскому его работу, но, в какой-то мере, увеличило те трудности, которые стояли на его пути. Новые вожди советской науки, не отличавшиеся ни талантом, ни широтой взглядов, не могли перенести того, что ученые мира признали заслуги их сомнительного коллеги, а не их самих. Борясь за идеологическую чистоту в науке, а не за истину в ней, они, пользуясь поддержкой государства, уже складывали тайно костер для коллеги. Он должен был сгореть на этом костре. Они в это свято верили. В то темное время Чижевский много работал и много размышлял о Космосе, человеке и науке. "Окружающий нас мир преисполнен вибраций, колебаний, радиаций, потоков, возмущений и т.д. Не доходя до сознания, они могут явиться причиной ряда ощущений, вызвать "беспричинное" чувство бодрости или угнетения, склонить организм к болезни или выздоровлению, способствовать или мешать творческой работе и т.д., т.е. создают среду жизни, в которой цветет и увядает, радуется или печалится, волнуется или успокаивается, творит или бездействует, выздоравливает или умирает человек.

Мы говорим здесь о среде жизни, создаваемой неведомыми силами окружающей нас природы. Только наше малое знание создает нам иллюзию свободы, независимости от этих сил. Мы уверенно двигаем по желанию членами нашего тела, киваем головой, машем руками, и нам кажется, что мы свободны в выборе нашего поведения. Но мы забываем, что все эти движения можем делать только тогда, когда не встречаем препятствий из внешней среды. Однако сколь беспомощны становимся мы, когда пробираемся ощупью в темном помещении. Мы стремимся обострить наши чувства, вытягиваем руки, как щупальца, напрягаем слух и зрение - замедляем наш ход до возможного предела. Мы живем в нашем мире так, если бы он был ярко освещен миллионами огней, забывая, что живем, по существу, почти что в полной темноте. Но об этом напоминает нам наука. Она, развенчивая приятный мираж заблуждения, указывает нам способы освещения нашего пути! Она требует изучения этой темноты, этого мрака окружающей нас среды. Ритмы, свойственные явлениям окружающей нас среды, говорят о стройности ее механизмов, об их устойчивости.

Каждый длительный процесс требует для своего осуществления устойчивости, охранения от случайных или неожиданных явлений. Такое сохранение возможно только для процессов периодических, т.е. представляющих последовательное повторение одного и того же или одинакового по типу явления. Периодичность делает возможным придать явлению условия, охраняющие от случайностей. Индивидуальная жизнь могла развиться в природе только при условии строгой периодичности эндогенных процессов и строгой периодичности экзогенных процессов, на нас воздействующих. Изучение сложной совокупности ритмов внешнего мира и ритмов организма должно явиться одной из серьезнейших задач космобиологии. Международная солидарность и усилия ученых в области космобиологических изысканий должны будут вскрыть доселе темные влияния внешней среды на человека и тем самым защитить, охранить и продлить жизнь как отдельных индивидуумов, так и всего человечества в целом".

Задача, сформулированная Чижевским, несла в себе не только концептуальную, но и методологическую основу новой системы познания. Она была связана с необходимостью получения не только самих знаний, но и с насущной потребностью расширения самого сознания человека. Человек в первую очередь должен был осознать, что есть внешняя среда, с которой он соприкасается ежечасно и ежеминутно. Если такого осознания не произойдет, то тьма будет приниматься за свет, невидимое за несуществующее, Космос за недостижимое пространство, а невежество за знание.

Идеи и знания, которые приносят в мир гениальные умы, в большинстве случаев принадлежат будущему. Разрыв во времени между настоящим и будущим может быть разным, иногда он достигает нескольких веков. Человеческий интеллект консервативен по своей сути, уровень сознания не соответствует высокому творчеству. Но если бы не было опережающих свое время, то не было бы и прогресса человеческого знания, творчества и духовности. Опередившие свое время необходимы для дальнейшего продвижения человечества. Чижевский был одним из них. То, о чем он писал, размышлял и говорил, было мало доступным не только человечеству в целом, но и образованнейшей его части - ученым. Он старался довести до их сознания, что человек и планета Земля не только испытывают энергетическое влияние Космоса, но являются сами частью этого Космоса. Он утверждал - между человеком и планетой, с одной стороны, и Космосом, с другой - нет границы. И для того, чтобы человеку окунуться Космос, не надо быть космонавтом, ибо Космос, и дальний и ближний, находится рядом, а мы - его жители.

"А между тем всегда, - писал Чижевский, - от начала веков как в бурные, так и в мирные эпохи своего существования живое связано со всей окружающей природой миллионами невидимых, неуловимых связей - оно связано с атомами природы всеми атомами своего существа. Каждый атом живой материи находится в постоянном, непрерывном соотношении с колебаниями атомов окружающей среды - природы; каждый атом живого резонирует на соответствующие колебания атомов природы. И в этом воззрении сама живая клетка является наиболее чувствительным аппаратом, регистрирующим в себе все явления мира и отзывающаяся на эти явления соответствующими реакциями своего организма.

Итак, возникает вопрос: можем ли мы изучать организм как нечто обособленное от космотеллурической среды? Нет, не можем, ибо живой организм не существует в отдельности, вне этой среды, и все его функции неразрывно связаны с нею".

Он представлял себе единое космотеллурическое пространство. Это был новый подход к исследованию Мироздания, который и составлял важнейшую методологическую основу новой системы познания.

Чижевский был одним из первых, кто рассматривал космотеллурические процессы с точки зрения энергетической, правильно почувствовав в этой энергетике причинную суть земных явлений. "Но несомненно лишь одно: живая клетка представляет собой результат космического, солярного и теллурического воздействия и является тем объектом, который был создан напряжением творческих способностей всей Вселенной. И кто знает, быть может, мы - "дети Солнца", - представляем собой лишь слабый отзвук тех вибраций стихийных сил Космоса, которые, проходя окрест Земли, слегка коснулись ее, настроив в унисон дотоле дремавшие в ней возможности".

Творческие силы Вселенной создаются и действуют на энергиях, которые проникают каждое небесное тело и заполняют межзвездное пространство.

"Итак, - отмечал Чижевский, - мы окружены со всех сторон потоками космической энергии, которая притекает к нам от далеких туманностей, звезд, метеорных потоков и Солнца. Было бы совершенно неверным считать только энергию Солнца единственным созидателем земной жизни в ее органическом и неорганическом плане. Следует думать, что в течение очень долгого времени развития живой материи энергия далеких космических тел, таких, как звезды и туманности, оказала на эволюцию живого вещества огромное воздействие".

Но вместе с тем излучения Солнца занимают важнейшее место в потоках космической энергетики, являясь главным жизнедателем для Земли, главным источником ее жизни. "Несомненно, - пишет Чижевский, - что главным возбудителем жизнедеятельности Земли является излучение Солнца, весь его спектр, начиная от коротких - невидимых, ультрафиолетовых волн и кончая длинными красными, а также все его электронные и ионные потоки. Великолепие полярных сияний, цветение розы, творческая работа, мысль - все это проявление лучистой энергии Солнца. Наука уже знает, что жизнь на Земле обязана главным образом солнечному лучу. Но еще мало ученых, которые до конца поняли эту истину!"

Именно в космических исследованиях, в изучении Солнца, более чем в каком-либо другом, смыкались знания, полученные метанаучным и научным способами. Соединялось духовное прозрение человека с его экспериментальной деятельностью в области эмпирической науки. Для Чижевского этот процесс являлся одной из главных особенностей формирующейся новой системы познания. Новое космическое мировоззрение, утверждал он, заставило науку "предпринять новые исследования в области изучения вопроса о непосредственном влиянии энергетических излучений Космоса на наш организм и отдельные его части". Но этого мало. Энергетическое учение, основателем которого стал Чижевский, было тесно связано с новым космическим мышлением и открывало для различного рода исследований широкие горизонты. Именно солнечные и космические излучения являлись "главнейшими источниками энергии, оживляющей поверхностные слои земного шара".

Взаимодействие энергетики Космоса и Земли определяло особенности существования живой материи и ее форм. "Вселенная находится в динамическом равновесии, и приток тех или иных энергетических факторов совершается постоянно: одни постепенно увеличиваются или уменьшаются в своем количестве, другие испытывают периодические или апериодические вибрации. Земная органическая жизнь испытывает на себе все эти изменения в энергетических функциях космической среды, так как живое существо по своим физиологическим свойствам является наиболее чувствительным резонатором". И еще: "Жизнь же, как мы видим, в значительно большей степени есть явление космическое, чем земное. Она создана воздействием творческой динамики Космоса на инертный материал Земли. Она живет динамикой этих сил, и каждое биение органического пульса согласовано с биением космического сердца - этой грандиозной совокупности туманностей, звезд, Солнца и планет".

Во многих формулировках Чижевского были удивительные догадки, предвидения новых открытий в пространстве космических исследований. Космическое сердце, внеземная сила, стоящая за солнечными ритмами, и иные моменты свидетельствовали о новых направлениях в изучении Космоса и проникновении в тайны его энергетического строения. Он изучал энергетические циклы космических процессов и находил их отзвуки в земных явлениях. Он изображал их кривыми различных графиков, и они напоминали ему вздымающиеся и падающие волны безбрежного океана, в котором Земля была лишь крошечным островком. Это были энергетические волны Мироздания, бесконечные, безвременные, но подчиненные своим циклам, своим законам, своим взаимодействиям с бесчисленными космическими телами. И среди них наша Земля. "…Наибольшее влияние, - пишет Чижевский, - на физическую и органическую жизнь Земли оказывают радиации, направляющиеся к Земле со всех сторон Вселенной.

Они связывают наружные части Земли непосредственно с космической средой, роднят ее с нею, постоянно взаимодействуют с нею, а потому и наружный лик Земли, и жизнь, наполняющая его, являются результатом творческого воздействия космических сил. А потому и строение земной оболочки, ее физико-химия и биосфера являются проявлением строения и механики Вселенной, а не случайной игрой местных сил. Наука бесконечно широко раздвигает границы нашего непосредственного восприятия природы и нашего мироощущения. Не Земля, а космические просторы становятся нашей родиной, и мы начинаем ощущать во всем ее подлинном величии значительность для всего земного бытия и перемещения отдаленных небесных тел, и движения их посланников - радиаций…

Эти радиации представляют собой, прежде всего, электромагнитные колебания различной длины волн и производят световые, тепловые и химические действия. Проникая в среду Земли, они заставляют трепетать им в унисон каждый ее атом, на каждом шагу они вызывают движение материи и наполняют стихийной жизнью воздушный океан, моря и суши. Встречая жизнь, они отдают ей свою энергию, чем поддерживают и укрепляют ее в борьбе с силами неживой природы. Органическая жизнь только там и возможна, где имеется свободный доступ космической радиации, ибо жить - это значит пропускать сквозь себя поток космической энергии в кинетической ее форме".

Он представлял себе жизнь Вселенной как грандиозную энергетическую систему, в таинственных глубинах которой все время происходит энергетический обмен между различными ее структурами. Энергетическое взаимодействие поддерживает ее единство и ее электромагнитную жизнь. Космические излучения, несущие на Землю энергетику из невообразимых глубин Космоса, взаимодействуют с энергией Земли и тем самым продвигают идущие в Космосе процессы самого различного характера и самых различных особенностей. У Земли своя роль в этом энергетическом океане ближнего и дальнего Космоса. "…Подавляющее большинство, - отмечает Чижевский, - физико-химических процессов, разыгрывающихся на Земле, представляют собой результат воздействия космических сил, которые всецело обусловливают жизненные процессы в биосфере. Поэтому последнюю совершенно необходимо признать местом трансформации космической энергии". Последнее заключение Чижевского о Земле как месте "трансформации космической энергии" является важнейшим положением в новом космическом мышлении и носит, безусловно, методологический характер в системе его познания.

В своих работах Чижевский научно доказал, что никакое земное событие, явление или процесс не могут быть подлинно исследованы без учета особенностей самого космического пространства, которое, подобно бушующему энергетическому океану, окружает остров под названием Земля. Его волны набегают на берега этого острова, оставляют свою энергетику и несут обратно в безбрежность этого океана земную энергетику, которая, как ни странно, также влияет на динамику космического океана. И Земля, и Космос представляют собой единое целое, обуславливающее функционирование Мироздания соответственно законам, в нем действующим.

Ни у Земли не может быть своей отдельной от Космоса эволюции, ни у самого Космоса - эволюции, не связанной с Землей и другими небесным телами. "Наше научное мировоззрение, - писал Чижевский, - еще очень далеко от истинного представления о значении для органического царства космических излучений, которые, кстати сказать, лишь частично изучены нами. Быть может, они и определяют в известных пределах эволюцию органического мира. Органическая жизнь возникла и развивалась под их влиянием, и каждая клетка охвачена и проникнута радиациями, идущими из космических бездн".

Чтобы все это понять, человеку необходимо осознать, что Земля является таким же небесным или космическим телом, как и бесчисленное множество других небесных тел в просторах и глубинах Вселенной. Осознание этого обстоятельства составляет краеугольный камень нового космического мышления, начавшего формироваться на планете Земля в XX веке от Рождества Христова. Даже само ее летосчисление связано с космическим событием прихода на Землю Великого духовного Учителя. Чижевский явно ощущал отставание земного сознания от тех задач, которые поставила космическая эволюция перед планетой Земля и ее человечеством.

"Наука должна вступить, - решительно утверждал он, - на новый, не зависящий от предвзятых представлений путь исследования и вести бой с косными традициями во имя свободного изучения природы, приближающего нас к истине". Сам он был одним из первых, кто вступил на этот тяжелый, но благородный путь во имя истины и самого человека. Его экспериментальные исследования были связаны с земной энергетикой и ее взаимодействием с космическими процессами. Новая наука - аэроионофикация, основателем которой он был, относилась именно к такому типу. Он проводил экспериментальные исследования над атмосферным электричеством и его биологическим влиянием на организм человека и животных. "Крысиная эпопея" в его восемнадцать лет была связана именно с этим. Он установил благотворное влияние отрицательно заряженных ионов на живые организмы. И не только установил, но и создал ряд конструкций, которые увеличивали в воздухе количество отрицательно заряженных частиц.

Он организовал специальную лабораторию, которая была закрыта стараниями его врагов и оппонентов. Но он упорно продолжал самостоятельно работать над этой проблемой. И опять его старания были оценены, в первую очередь, зарубежными учеными, а не советскими. "Создание внутри обитаемых помещений, - писал крупный французский физик А.д'Арсонваль, - нормального электрического режима наружного воздуха является величайшей гигиенической проблемой современности, обоснованием которой человечество обязано русскому ученому профессору Александру Чижевскому".

На родине Чижевского поддержал лишь его старый друг К.Э.Циолковский, который увидел в открытии Чижевского большие возможности для очищения воздуха в будущих космических кораблях. Чижевский вспоминает об этом разговоре: "Вы ведь верите в возможность полета на Луну? А? - однажды в упор спросил он меня. - Каким воздухом будут дышать люди в космических кораблях? А? Я думаю об этом, - многозначительно заключил он. - И потому наши исследования необычайно сблизились одно с другим".

Позже Чижевский сконструировал свою "люстру", которая, воздействуя на дыхание и мозг человека отрицательно заряженными частицами, дает удивительные результаты и улучшает здоровье и работоспособность человека.

Генеральный авиаконструктор О.К.Антонов писал Н.В.Чижевской:
"В моем рабочем кабинете установлены в 1960 году ионизаторы Александра Леонидовича. С тех пор они регулярно включаются по утрам перед началом работы в течение уже 8 лет. В кабинете воздух всегда свежий, дышится легко. Трудно сказать, какой долей работоспособности и здоровья я обязан своему организму, а какой ионизации, но чувствую себя, несмотря на возраст (62 года), отлично, работоспособность высокая. Последние остатки фиброзно-кавернозного туберкулеза, которым я страдал с 1946 по 1958 г., исчезли практически без применения антибиотиков".

Некоторое время спустя Чижевский заинтересовался структурой, и не только структурой, но и энергетикой крови. Он рассматривал ее как электрическую систему, тесно связанную с электромагнитными факторами. "Система крови, - отметил он, - окутана силовыми линиями электрического поля, а между отдельными элементами действуют силы электростатического распора, предотвращающие их соприкосновение и слияние". Энергию, которую нашел в крови, он назвал "электричеством жизни". Он исследовал кровь как целостную динамическую систему с помощью математических и физических методов. Занимаясь магнитными и электрическими силами крови, он заметил, что кровь, находящаяся вне организма, теряет свои электрические свойства. И поэтому введение в организм консервированной крови приводит практически к потере ею энергии, или электрических свойств.

В таком случае "электричество жизни" превращается в нечто мертвое, не имеющее того результата, на который рассчитывали. Формулировка "электричество жизни" содержит в себе загадку энергии, которая действует в организме человека и играет огромную роль в его энергетической системе. Чижевский, можно сказать, "нащупал" эту важную энергию в человеке, но не успел установить ее свойства и взаимодействие с иными видами энергии. Он интуитивно ощутил уникальную особенность этой энергетики, текущей по жилам человека вместе с кровью, и ее, возможно, космический характер. Впоследствии эта энергия получит название психической энергии.

Находясь на верном пути своих исследований, он многого не успел завершить. Судьба отпустила ему малый срок для жизни и творчества. Но он сумел, несмотря ни на что, принять участие в переломе человеческого сознания и поторопить наступление эпохи космического мышления. И это было не так просто сделать в XX веке, веке кризисов, революций, войн и социальных бурь. Человечество было занято земными проблемами, а Космос, находящийся рядом, казался ему далеким, недосягаемым и ненужным… К сожалению, значительная часть ученых думала так же.

"Но я выжил, - писал Чижевский, - я перенес все беды, все лишения, голод и холод бездны, в которую я был сброшен той эпохой. Позором легли на имена этих "дельцов" их деяния. Их честь в моих глазах утрачена навсегда… На их лбу поставлено клеймо, видимое всем! Многотерпеливая и многотрудная область человеческих исканий - наука! Бесконечных жертв требуешь ты от человека, беспрерывных лишений и ужасов! Нет предела твоей силе, но нет предела и твоей жестокости! Ты даешь людям несметные богатства, но и подчиняешь их, как рабов, своей коварной власти. Ты бросаешь людей в темницы, на плаху, на костер, ты разлучаешь их с семьей, ты одеваешь твоих поборников в рубище и принуждаешь их к холоду и голоду во имя только одного слова или только одной буквы из твоего бесконечного тайного кода! И эту малость человек уже считает твоей великой милостью, за которую он готов отдать жизнь свою!

Подобно огню Солнца, ты в конце концов сжигаешь человека в своих ослепительных лучах! И рядом с гекатомбами жертв твоей жестокости, которым ты все же открываешь свои маленькие тайны и взамен этих тайн берешь их жизнь, несметными полками идут те, которым ты ничего не говоришь, - это неудачники в жизни, счастливцы, укрывшиеся в твоей роскошной тени. Своим сжигающим светом ты не убиваешь их, ты не выжигаешь их глаза, не околдовываешь их мозг. О, как хорошо, как спокойно живется им в твоей чудесной тени! Даже когда они совершают преступления против морали и честности, они умирают раньше, чем закон настигает и карает их!"

За этими горькими словами стоит человеческая трагедия великого ученого XX века, его страдания, его разочарования, гибельные моменты его жизни, трагедия человека, посмевшего, вопреки большинству, пойти новым путем в науке и имевшего мужество на этом еще неизведанном пути твердо отстаивать свои взгляды и свои идеи. И казалось, что в нем одном как бы сконцентрировались судьбы всех тех, кто нес человечеству новое знание, пробиваясь сквозь огонь церковных костров, идущих через пыточные камеры инквизиции, подвергнутых страшным казням и замученных и растерзанных невежественными толпами.

Как и следовало ожидать, на него в очередной раз донесли. Была война, и он находился в эвакуации в Челябинске. Время было трудное, тяжелое и суровое. И донос, как и надеялся доносчик, сработал. Чижевского арестовали в 1942 году, и по его делу было вынесено решение Особого Совещания при народном комиссаре внутренних дел СССР от 20 марта 1943 г. "Чижевского Александра Леонидовича, - сказано в решении, - за антисоветскую агитацию - заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на восемь лет, считая срок от 22 января 1942 г., с конфискацией библиотеки". У него было конфисковано самое дорогое - библиотека. Можно спросить, зачем им понадобилась библиотека? Его палачи являлись особыми людьми, искушенными в пытках и издевательствах. Они умели бить по самому больному месту. У них не было ни жалости, ни милосердия. Их хорошо натаскали на человека, особенно на выдающегося. Вместе с библиотекой у него отняли рукописи его научных работ. Еще в 1919 году он написал большую работу об аэроионах.

Издать ее так и не удалось. "Я гордился этой работой, - вспоминал он, - и очень любил каждую ее страницу. Так было до 1942 года, когда мой двадцатипятилетний труд объемом около 40 печатных листов погиб вместе с другими моими рукописями в количестве около ста папок научных материалов. Сожалею ли я об этом? И да и нет. В это время гибли миллионы человеческих жизней. Я - выжил, мой труд - исчез. Пусть будет так. Утратить навсегда рукопись любимого труда - это, может быть, в какой-то мере равносильно утрате любимого ребенка". У Чижевского был очень трезвый взгляд на жизнь, он принимал ее такой, какая она есть, даже в самые трагические для него моменты. Он знал, кто на него донес, но никогда не пытался отомстить этому человеку. Ему были свойственны лучшие черты русской интеллигенции, помогавшие ему не только выжить, но и сохранить себя как личность и ученого.

Из челябинской тюрьмы в 1943 году его отправили в Ивдель - лагерь на Северном Урале, потом перевели под Москву, последние свои годы он провел под Карагандой в так называемом Карлаге. Лагерь занимал огромную территорию, по размерам почти равную Франции. Он тянулся от Акмолинска до озера Балхаш, весь охваченный колючей проволокой и сторожевыми вышками. Каждое утро десятки, если не сотни тысяч заключенных покидали свои холодные бараки и под конвоем направлялись к месту работ. Возвращали их уже затемно. Шла война, и заключенные жили впроголодь. Многие из них умирали. Чижевский полностью разделил с ними участь. Его бил кнутом конвоир, его сажали в карцер с уголовниками, которые жестоко его избивали, его водили на тяжелые работы, несмотря на то что он страдал астмой, он выносил издевательства и насмешки полуграмотных начальников и произвол конвоиров.

Невыносимые условия усугубились еще одним обстоятельством: его жена через местную газету отказалась от него, как от "врага народа", и потребовала развода. Его здоровье было всем этим подорвано, а мучительные приступы астмы не давали ему спать по ночам. Его прошение на имя Генерального прокурора СССР об условно-досрочном освобождении из лагеря в связи с тяжелой болезнью было оставлено без удовлетворения. Испытания, выпавшие на долю Чижевского, могли сломить любого, но только не его. Он сопротивлялся тьме и злу как мог.

Все приму от этой жизни страшной -
Все насилья, муки, скорби, зло,
День сегодняшний, как день вчерашний,
Скоротечной жизни помело.

Одного лишь принимать не стану -
За решеткою темницы - тьму,
И пока дышать не перестану,
Не приму неволи - не приму, -

писал он из Карлага.

И это твердое - "Не приму неволи - не приму" - свидетельствовало о натуре мужественной и непреклонной. И то, что он в самых страшных условиях продолжал творить, говорило не только о поэтическом таланте, но и выдающихся человеческих качествах. Его стихи лучше, чем что-либо другое, дают представление о том, через что он прошел.

Там - одиночество. Там - тундры и туманы,
Болота зыбкие и Солнца круглый ход,
И непосильный труд, и новые курганы,
И жизни неминуемый исход.

Эти горькие строки он написал еще в Уральском лагере в Ивделе. В те же годы он создал и другое стихотворение, в котором высказал все, что думал о своих палачах.

Не враг народа я, но враг убийц народа,
Чьи имена суть мрак пред именем свободы,
Чьи имена суть ночь пред светлым ликом дня,
О, могут ли они не обвинять меня?
Пускай они грозят, безумствуют, ликуют,
Но гибельный конец уже тревожно чуют,
Затем, что будет час, когда иссякнет ночь
И Солнце филинов разгонит в дупла прочь.

Природой им даны глаза, что ночью темной
Обозревают стан своей орды наемной,
И адский замысел готовят в темноте,
И растлевают дух с мечтой о красоте.

Стихотворение было пророческим и смелым.

В год освобождения из Карлага и начала его карагандинской ссылки он написал еще одно горькое и прекрасное стихотворение.

Рок тяготеет над всем,
Мною свершенным в труде:
Мысли, картины, стихи,
Трезвой науки плоды -
Все исчезает, как дым,
Все превращается в прах,
Будто трудился не я,
Будто созданья мои
Снятся кому-то во сне
Вместе со мной - их творцом.

Ощущение нереальности происходящего временами овладевало им, и он смотрел на все это как бы из другого измерения.

В заключении он писал не только стихи и рисовал по памяти свои удивительные пейзажи, наполненные светом далекого Космоса, но и сумел еще вести научную работу, плодом которой явилась не одна статья. И, как бы тяжело и трудно ему ни было, он продолжал исследования и по аэроионофикации, и по созданию энергетической модели крови. Ему удавалось работать в лагерных клинических лабораториях, где он проводил свои эксперименты, а в карагандинской ссылке он сотрудничал в различных медицинских учреждениях. В любых условиях, в любых обстоятельствах он оставался ученым, художником, поэтом и философом. Эволюционная его запрограммированность давала себя знать во всей своей силе. Каждое из этих занятий было его призванием, а не благоприобретенным ремеслом. Это отличало Чижевского от многих его коллег.

В Карлаге он познакомился с Ниной Вадимовной Энгельгардт, которая стала его женой. Впоследствии Нина Вадимовна сыграла важнейшую роль в собирании и сохранении научного и художественного наследия Александра Леонидовича. Она скрасила его одиночество в ссылке и всячески старалась наладить его бедный и мало уютный быт. Чижевские вернулись в Москву в 1958 году, когда в стране произошли большие перемены. За спиной остались 15 лет тюрем, лагерей и ссылки. Александр Леонидович был уже пожилым и тяжело больным человеком. Ему оставалось жить всего шесть лет. Он радовался, что такие науки, как генетика, кибернетика, космобиология, получили, наконец, заслуженное признание. Признание обрели и работы самого Чижевского, но уже после его смерти. В 1965 году Комиссия Академии наук СССР, рассматривавшая наследие Чижевского, назвала его "одним из основоположников ряда научных, ныне широко известных и признанных во всем мире направлений".

Дж. Пиккарди, профессор химии Флорентийского университета, в 1965 году в своей статье, посвященной памяти Чижевского, писал: "Изучение связей между мировыми феноменами (геофизическими, солнечным, космическими и биологическими), в чем профессор А.Л. Чижевский был великим пионером, дает подтверждение нашим идеям в естественнонаучном и биологическом плане. Я написал все это с волнением и печалью, так как думаю о том, кто был одним из самых блестящих и самых великих пионеров в науке, кого я имел счастье встретить, благодаря нашей научной работе. Почтим же память его".

В 1975 году Президиум Академии наук СССР и ряд ее отделений вынесли решение по исследованиям в области гелиобиологии, в котором отмечались выдающиеся заслуги Чижевского и то, что он первый высказал "идею о тесной зависимости явлений, происходящих в биосфере, от космических факторов".

Несмотря на все важные бумаги и умные статьи космистов-ученых и философов, спор с Чижевским его оппонентов продолжается. Но значение великого ученого с годами обретает все большее значение.

В 1943 году в челябинской тюрьме Чижевский написал стихотворение, в котором подвел итог не только своей жизни, но и жизни всех тех, кто, обогнав свое время, жил свободно и плодотворно невзирая ни на какие внешние обстоятельства.

Жить гению в цепях не надлежит,
Великое равняется свободе
И движется вне граней и орбит,
Не подчиняясь людям, ни природе.

Великое без Солнца не цветет:
Происходя от солнечных истоков,
Живой огонь из груди бьет
Мыслителей, художников, пророков.

Без воздуха и смертному не жить,
А гению бывает мало неба:
Он целый мир готов в себе вместить,
Он, сын Земли, причастный к силе Феба.

Шапошникова Л.В.
"Сын земли, причастный к силе Феба".
Книга "Великое путешествие", 2005.

<– Дополнительные материалы

Официальный сайт Мордовского государственного университета им. Н.П.Огарёва и ООО "НПП "Альфаприбор".
Почтовый адрес: 430005, г. Саранск, главпочтамт, а/я 33. Телефон/факс: (834-2) 32-74-88. Электронная почта: ion@moris.ru, alfapribor@mail.ru

Официальный сайт Мордовского госуниверситета. Публикация материалов возможна только при наличии ссылки на данный документ.
© Мордовский государственный университет им. Н.П.Огарёва, НПП "Альфаприбор", 2003-2017 г.